Острого желания становиться очередным политзаключенным или узником совести у меня нет

— Как известно, ты стал обвиняемым по уголовному делу, возбужденному за публикацию цитат из последнего слова Стомахина. Расскажи, как сейчас продвигается дело? Что происходит?

— Формально еще не обвиняемым — пока лишь подозреваемым. Но во всех документах транслируется жесткая обвинительная формулировка, выдающая заказ ФСБ на изготовление «дела правозащитников-террористов». 16 июля исполнилось ровно два месяца со дня возбуждения этого позорного дела. И в этот день произошло редкое событие: руководство СУ СК РФ по Омской области передало дело другому следователю — старшего лейтенанта заменил майор, молодой человек, судя по всему, более подходящий для исполнения заказа. За эти два месяца следствие успело провести мероприятие формата «маски-шоу» — масштабный обыск при силовой поддержке ФСБ и полиции, с изъятием огромного количества вещей у членов моей семьи, — назначить компьютерно-техническую экспертизу и провести один допрос. Каждые десять дней следователь «обновляет» меру пресечения, запрещая мне покидать Омск, и оформляет очередную повестку. Во время этих редких встреч мы обмениваемся документами: мы с адвокатом отдаем ему очередные ходатайства, а он вручает нам очередные отказы в их удовлетворении, не особо утруждаясь обоснованием.

— Расскажи, с чем именно, на твой взгляд, связано начавшееся в отношении тебя преследование? Я имею в виду, не формальный повод, а реальную причину.

— Я еще в середине девяностых узнал от одного высокопоставленного чиновника, что досье, заведенное на меня в КГБ СССР еще в 1987 году, никуда не делось, аккуратно перешло в ФСБ и продолжает активно пополняться. Ничего приятного в том, чтобы на протяжении стольких лет находиться под колпаком спецслужб, конечно, нет. Запрет на профессии, срыв мероприятий с моим участием и постоянные безуспешные попытки диффамации — самое мягкое из их арсенала…

Но я всегда старался этот факт или игнорировать, или относиться к нему со здоровым сарказмом, поскольку я никогда не занимался никакой противоправной деятельностью, всю жизнь строю на основе принципа максимальной открытости и меня невозможно ничем шантажировать или за что-то «зацепить». Более того, много лет назад, когда ситуация в России еще не перешла в нынешнюю фазу тотального произвола, мне удалось даже добиться в «суде» опровержения публичной лжи тогдашнего начальника регионального УФСБ, обвинившего меня в интервью МК в деятельности в интересах зарубежных спецслужб… Очередное обострение прессинга однозначно связано с моей активной деятельностью по организации независимой гражданской правозащиты в деле Стомахина в начале 2013 года. Примечательно то, что все «дела» с тех пор заводились по прямому указанию или по материалам ФСБ и все они имели непосредственное отношение к Стомахину, причем пики активности силовиков в точности совпадали с ключевыми фазами стомахинских процессов. Сначала я, вместе с Владиславом Иноземцевым, Дмитрием Медведевым и другими публицистами и политиками попал в число авторов «экстремистских материалов», когда таковым признали весь бюллетень «Радикальная политика», издаваемый Стомахиным.

Затем, в 2013, в 2015 и в 2016 годах на меня заводили административные дела, обвиняя в «распространении экстремистских материалов», выдавая за них публикацию в 2011 году на одном из администрируемых мной сайтов объявления о выходе того злополучного бюллетеня. Лишь одна из этих попыток, три года назад, оказалась успешной, и меня оштрафовали на одну тысячу рублей, несмотря на полную абсурдность дела и нарушение процессуальных норм. Нынешняя активность силовиков также имеет прямое отношение к стомахинской теме. Уголовное дело против меня заведено спустя неделю после того, как стало известно о неожиданной, пусть и частичной, победе в ЕСПЧ в деле «Стомахин против России». В постановлении о возбуждении дела мне вменяют в вину «умышленное изготовление и размещение на сайте Патриофил статьи с последним словом Стомахина», которое он произнес на процессе по его третьему делу. Список слов, которые из заказа ФСБ копипастом перенесены в постановление о назначении компьютерной экспертизы, содержит неоднократное упоминание фамилии Стомахин, созданных мной «Международного комитета защиты Стомахина» и благотворительного «Фонда гражданской самозащиты», инициированной мной правозащитной акции World Stomakhin Day (Международный день Стомахина), а также фамилии известных советских и российских диссидентов и правозащитников. Эти же ключевые слова красной нитью проходили и по всему тексту первого и пока единственного допроса… Все это, а также ряд других фактов, позволяет мне с абсолютной уверенностью утверждать, что дело «ФСБ против Виктора Корба» — это в чистом виде попытка силовиков соорудить показательное «дело правозащитников», выставив их чуть ли не прямыми пособниками терроризма. И мне приятно, что такие оценки разделяет большинство порядочных людей, сохранивших совесть и здравый смысл.

— Каков твой прогноз по делу? Как ты считаешь, чем оно закончится?

В первом же публичном интервью после обыска я сказал, что «дела по заказу ФСБ заканчиваются известно как», имея в виду, что вероятность доведения этого дела до «суда», который привычно проштампует обвинительный приговор, близка к 100%. Минимальное наказание по «террористической» статье УК РФ — внушительный штраф, максимальное — семь лет заключения.

Стоит напомнить также, что дела этой категории в России рассматриваются военными «судами», условное наказание не предусмотрено, а срок давности составляет пять лет… Так что, единственный способ, оставаясь в России, избежать приговора — добиться прекращения уголовного преследования. Шансы такого развития событий, разумеется, ничтожны, но они ненулевые и впрямую зависят от уровня мобилизации защитных ресурсов. Причем, не адвокатских, а именно правозащитных, в первую очередь, международных. Мне не привыкать жить и действовать вопреки моим собственным прогнозам — буду и сейчас действовать так же: делать что должен, и будь что будет.

— Как ты собираешься дальше жить в случае обвинительного приговора Рассматриваешь ли ты возможность последующей эмиграции?

— Ну, так далеко я не загадываю. Точнее, не составляю детальных планов. Острого желания становиться очередным политзаключенным или узником совести у меня нет. Еще больше мне не нравится вариант стать еще одной «жертвой режима». Мне больше по душе идея разыграть собственную большую игру, сорвав или хотя бы максимально усложнив реализацию чекистского замысла, превратив этот процесс в нечто вроде открытой постановки в формате театр.док — лучше, конечно, со счастливым концом, но главное — попытавшись вовлечь в нее как можно больше заинтересованных участников, запустив как можно больше самоорганизующихся процессов, создав как можно больше образцов эффективного гражданского действия.

Сам я сейчас, несмотря на все сложности, стараюсь действовать по нескольким привычным мне направлениям: продолжаю заниматься независимой журналистикой и публицистикой, пополняю портфолио проекта «Рисуем суд» (наброски в жанре судебных зарисовок пытаюсь делать даже в кабинете следователя), сопровождаю старые и инициирую новые аналитические проекты в Агентстве Региональных Исследований, администрирую несколько интернет-площадок… Шучу, что если посадят, у меня появится больше времени для занятий литературным и художественным творчеством. А если совсем серьезно, то без крайней необходимости мне бы очень не хотелось становиться эмигрантом, хотя, учитывая все обстоятельства, я такой перспективы не исключаю.

— Тебя внесли в «список экстремистов»? С какими трудностями на практике сталкивается человек, обвиненный в экстремизме?

Даже не в экстремизме, а в прямом пособничестве терроризму. Впрочем, это несущественные различия в сравнении с той легкостью, с которой в России можно даже без предъявления обвинений фактически объявить человека преступником — со всеми вытекающими. В результате обыска, больше напоминавшего бандитский налет, у меня, моей мамы, жены и дочери изъяли почти все компьютеры, планшеты и телефоны. Через пару дней я лишился работы. Еще через некоторое время у меня оказались блокированными все счета в банках и аккаунты в платежных системах. А PayPal пошла еще дальше и заблокировала даже аккаунт моей дочери, на который поступали пожертвования от людей, откликнувшихся на призыв Бабченко и Плющева. Ситуация, мягко говоря, неприятная, и я пока еще в полной мере с ней не свыкся. Придется искать другие источники дохода и выстраивать заново схему управления финансами. Но у меня есть главный ресурс, который никогда и никто не сможет отнять, — крепкая семья и большое количество друзей, со многими из которых я даже не знаком лично.

— Оказывают ли тебе сейчас поддержку какие-то общественные и правозащитные организации? Чем еще тебе можно помочь? Может ли в деле общественной защиты быть полезен Форум свободной России?

— С сильными публичными заявлениями выступила группа российских общественных деятелей, Постоянный комитет Форума Свободной России, организация «Репортеры без границ», Союз солидарности с политзаключенными, Российский независимый профсоюз журналистов. Публикация о деле, заканчивающаяся призывом «Обвинения против Виктора Корба должны быть сняты», вышла на сайте ведущей международной правозащитной организации Human Rights Watch. Адвокатскую, экспертную, консультационную и финансовую помощь в моем деле гарантировали коллеги из нескольких правозащитных структур. Наиболее трогательным стало публичное письмо в поддержку от моих французских коллег-социологов.

Главное в подобных делах — донести до как можно большего числа людей простую и очевидную мысль о том, что их надо воспринимать как абсолютно личные, затрагивающие ваши коренные жизненные интересы. Закон Мартина Нимёллера никто не отменял — если сегодня вы не выскажетесь в поддержку несправедливо обвиненных, — завтра или послезавтра некому будет возвысить голос в вашу защиту, когда придут за вами. Именно эта простая мысль была в основе инициированной мной в конце 2012 года кампании «Нет преследованиям за мысли и слова!», когда мы с коллегами-правозащитниками пытались убедить всех в том, что если все промолчат и сдадут Стомахина, это даст старт массовым репрессиям. К сожалению, тогда нас не услышали, а сейчас практика уголовного преследования за ненасильственное слово стала в России нормой. Поэтому я всегда и всем говорю, что помогать в деле «ФСБ против Корба» надо не мне — помогать надо всем нам, чтобы предотвратить окончательное превращение России в фашистское государство. А для этого достаточно сделать лишь пару совсем не сложных действий: самому решительно высказаться против произвола, потребовать прекратить абсурдное и заведомо незаконное уголовное преследование независимого правозащитника и призвать сделать то же самое всех своих друзей. Выразить свою позицию можно постом в соцсети, подписью на одной из петиционных платформ или прямым обращением в адрес «статусных» правозащитников (российских и европейских омбудсменов) и в адрес российских властей. Не знаю, какие сейчас есть возможности у ФСР, но да, наверное, и он мог бы выступить в роли «правозащитного лоббиста» или координатора подобной кампании.

— Ты являешься активным участником Форумов свободной России. Как на твой взгляд они развиваются? В чем преимущества и недостатки такого формата? Что бы ты хотел изменить на Форуме?

— Я принимал участие в подготовке и проведении первого и третьего ФСР. На первом — готовил и модерировал межрегиональную секцию, на третьем — пленарную панель, посвященную люстрации России. Я признаю необходимость и важность этой площадки, позволяющей выстраивать содержательные коммуникации самого широкого спектра убежденных противников путинского режима. Но я не был бы собой, если бы отказался от конструктивной критики общего дела… Главные недостатки нынешнего формата ФСР — это его оторванность от непосредственной гражданской активности в России и необоснованный приоритет несовременных и неэффективных очных собраний. Да, разумеется, при острейшем недостатке содержательных политических дискуссий в самой России Вильнюс — это очень удачное место. Но проводимые дважды в год очные встречи неспособны удовлетворить насущную потребность в постоянных общественных дискуссиях, напрямую связанных с актуальной политической повесткой — и по темам, и по участникам, и, главное, по реализации достигнутого в ходе этих дискуссий общего понимания в непосредственной деятельности гражданского актива. Я много лет пытаюсь убедить соратников в том, что именно этот разрыв между словом и делом, между глубоким осмыслением сути политических процессов, с одной стороны, и применением этого осмысления в актуальной политической деятельности — с другой, является ключевой проблемой и причиной неуспешности гражданского сопротивления в России. Думаю, я знаю, что можно и нужно сделать для преодоления этого разрыва, но детали лучше обсуждать в более ответственном режиме, чем публичное интервью.

Беседовал Даниил Константинов