Революция или переворот: Политическая легитимность и право на восстание.

Революция или переворот: политическая легитимность и право на восстание

Доклад Елены Галкиной на круглом столе Форума свободной России «Право на восстание в современном мире».

Я думаю, мой доклад будет продолжением, а в чем-то и спором с тезисами, которые высказал Леонид Гозман. Тема моего выступления — это «Революция или переворот. Политическая легитимность и право на восстание». Леонид сказал, что «успешное восстание легитимирует само себя, а неуспешное объявляется бунтом». С чем я хочу поспорить? С моей точки зрения, легитимирует восстание только народ, восстание не само себя легитимирует, не те, кто приходит к власти в результате этих событий. Говорят: вот, мы совершили революцию. Так или иначе, даже в отношение 1917 года, когда 70 лет народ Советского Союза убеждали, что в октябре 1917-го была революция, коллективная память говорила о другом. На самом деле люди помнили, я могу это судить по своим  родственникам, по своим предкам – они понимали октябрь как переворот. А революция настоящая началась в феврале и т.п. Так вот, легитимирует революцию в качестве таковой не победившее восстание, а народ.

И хотелось бы с такого замечательного эпиграфа начать. Ночь на 14 июля 1789 года, эти события  тоже звучали у нас. Людовик XVI: «Это же бунт!» Герцог Ларошфуко: «Нет, сир, это не бунт, это революция».

А теперь, собственно, к материалу. Я рада, что с нами Андрей Сенченко, которого я очень уважаю как участника Революции достоинства, много сделавшего для нее. Возможно, он тоже что-то скажет по поводу моих мыслей. Если сейчас пару часов посмотреть украинские каналы, контролируемые кругом Виктора Медведчука, кумом российского президента, очень вероятно, что вы услышите такой тезис, всего за пару часов он может повториться несколько раз: «В 2014 году никакой революции достоинства не было. Просто коллективный Запад устроил государственный переворот, чтобы навязать внешнее управление». На самом деле Медведчук тут не оригинален. Те же тезисы, но об арабской весне 2011 года и с нюансами об источниках внешнего управления — там Катар в виде источника внешнего управления — можно найти в государственных и GONGO-медиа Сирии и Египта, а также стран, где восстания не перешли в вооруженную фазу борьбы или смену режима. Не более оригинальны, как мы знаем, режимы Венесуэлы и Беларуси, которые объясняют природу восстаний против них попыткой захвата власти маргиналами, инспирированными извне. С другой стороны можно вспомнить и противоположные кампании, когда российские медиа, например, распространяли месседжи и продолжают это делать, что в Крыму и на Донбассе в 14 году имели место типа народные восстания[1]. Они так их называют. Но я задамся вопросом, можно ли убедить людей, что никакой революции не происходит или и не было ее, а был бунт, беспорядки, переворот, ну, и наоборот.

С моей точки зрения, ситуация следующая. Тут важно, что с эпохой модерна, когда начал развиваться, разворачиваться процесс осознания обществом естественных прав человека, идеи общественного суверенитета, любая постмонархическая автократия, да, собственно, в исламском мире и монархическая, потому что в исламском мире есть право на восстание в Коране и в Сунне, на самом деле. В целях безопасности эта аристократия или олигархия, как в Ливане том же самом, или в Украине, в целях собственной безопасности создает себе фасад республики, строит с разной степенью изощренности ширму из фейковых демократических институтов для своей реальной политической системы[2]. Современные автократы, тем более группы влияния в олигархии не могут прямо заявить, что у подданных нет права на восстание, отказать им, сказать: «вы рабы». Они в разной мере, но ощущают, что без авторитета, одним насилием, власть не удержать. Поэтому цель месседжа о переворотах и прочем — это убедить население стран в том, что протесты не являются реализацией природного права на восстание, что протесты не воля народа, а действия «маргиналов», которыми управляют другие государства. То есть лишить революцию легитимности и, таким образом, статуса революции, поскольку в политическом процессе имеет значение только восприятие событий как революции народом — её творцом, главным актором.

Социально-политическая революция — это история о доступе к власти, к принятию решений, это нельзя забывать. Такую революцию можно определить как процесс, который состоит из двух фаз.

Первая — это реализация гражданами осознанного ими права на восстание против тирании и угнетения властями страны, а именно свержения режима вне институциональным — я предпочитаю этот термин, а не внеконвенциональный, как у Андрея Николаевича, — внеинституциональным путем, через широкомасштабное движение с требованиями отставки автократа или смены режима.

Это движение должно признаваться обществом народным в том смысле, что общество является источником власти.

И вторая фаза — это последующее за этим свержением фундаментально-политическое изменение системы в большинстве ее базовых составляющих — экономической, публично-политической, административной, военной, идеологической. Причем речь идет не столько о смене декларируемых ценностей, но о правилах игры, о практическом доступе граждан и социальных групп к упомянутым составляющим. Т.е. если после смены режима политику ведущих СМИ определяют те же стейкхолдеры,  но с экранов вещают о великом мудром вожде, о демократии и гласности, то говорить о фундаментальных изменениях и о том, что революция победила рано.

И если после народного восстания фундаментальные изменения не происходят, или происходят не на основе или даже вопреки запросам общества, которое даже привели к восстанию, возникает очень важный феномен, о котором очень нужно говорить и в состоянии которого находится сейчас Украина, кстати. И Беларусь находится, только на другой фазе. И Тунис тот  же самый.

То возникают незавершенные, в своих видах отложенные, прерванные, как в Египте, украденные революции.

Тогда в обществе начинаются попытки рефлексии восстания с трендом в ресентимент. Т.е. кто стал причиной неудач, кто стал причиной краха надежд, ищут этого виноватого. Конечно, на себя указывать никто не хочет. И особенно болезненной такая рефлексия становится, когда революционное движение не смогло захватить власть.

Все это сменяется гнетом реакции.

Или с другой стороны, как это в Украине произошло. Те, кого привело к власти успешное восстание, фактически обманули граждан и вместо расширения прав большинства, что является целью любой революции, начали их урезать. Именно в эти моменты и стейкхолдеры из местных элит или внешние акторы, как мы наблюдаем в Украине сейчас, например, разворачивают информационную кампанию «это была не революция».

Но вопрос, верят ли им люди, насколько будет успешной эта кампания. С мой точки зрения — не будет успешной. Даже если это будет из каждого утюга, это вызовет только отторжение.

Почему? В 2012 году Институт Гэллапа спросил граждан нескольких арабских стран, были ла недавние протесты, восстания в арабском мире результатом подлинного стремления людей, т.е. революцией, или внешнего влияния. Оказалось, что в странах, где состоялась первая фаза революции, т.е. Египет, Тунис, Ливия, Йемен, две трети и больше респондентов видят подлинное стремление, т.е. легитимирует Арабскую весну как революционный процесс.  А там, где это не случилось, т.е. Алжир, Иордания, Ирак, Марокко, таких менее 50%[3].

К сожалению, у нас нет данных о динамике восприятия, их невозможно получить вследствие известных событий — разных в каждой стране: в Египте, Ливии или Йемене. Но есть возможность оценить память о революции по ответам на косвенные вопросы, которые касаются ее запросов, зачем эта революция состоялась и ее ценностей. По свежим данным сейчас в Египте, несмотря на то, что там несвободный режим, там все-таки дают проводить опросы группе Инглхарта-Вельцеля. И несмотря на мощную волну реакции, на то, что режим менее свободный, чем в эпоху Мубарака, которого свергли в арабскую весну, люди не боятся отвечать, что для них важно было бы жить при демократии[4]. Причем для них это ценно, как мечта она осталась.

В Украине в конце 2014 г. «осознанной борьбой граждан, объединившихся на защиту своих прав» события на Майдане считали 37,9% респондентов, стихийным протестом – 17,2%, переворотом, подготовленным политической оппозицией, — 15,7%, переворотом при поддержке Запада – 15,5% (в целом за переворот 31,2%)[5].

Что мы видим? Прошло шесть тяжелых лет, скоро семь, восьмой идет. Это было действительно и урезанием прав социальных, и жесткий скепсис в отношение работы всех институтов государственной власти, кроме армии. Но в феврале 2020 года 45,5% осмысливали события как революцию достоинства, как вынужденную смену власти — 17,7%, а антигосударственным переворотом называли всего 23%[6].

Т.е. во всех этих странах осталось понимание и ощущение состоявшихся событий, как революции.

По каким критериям в коллективном сознании граждан события определяются как революция, это, конечно, тема отдельного текста. Здесь я просто замечу, что в моей гипотезе главную роль должна играть массовость протеста, в ощущении, полученном  либо непосредственным участником событий, либо источником, который пользуется высоким уровнем доверия, не из СМИ, а от родственников, близкого окружения и т.д.

Так вот, в состоянии незавершенной революции, которая все-таки смогла свергнуть режим, но не преуспела в дальнейшем, большинство современников событий само восстание против режима признают как народное и правомерное. Этому в перспективе до 10 лет в наше время  не могут помешать ни провалы в политике  постреволюционных правительств, ни масштабные продвижения тезиса о перевороте в медиа, ни контрреволюция с возвращением к авторитаризму. Если же революция не преодолела первую фазу, то история сложнее, конечно. И по ней у нас нет достаточных данных, как будут развиваться события в Беларуси.

[1] Напр., рубрика «Хроника народного восстания в Донбассе» в издании «Московский комсомолец» (https://www.km.ru/world/2014/04/16/protivostoyanie-na-ukraine-2013-14/737564-narodnoe-vosstanie-v-donbasse-khronika-16 ) и многое, многое другое.

[2] Термин «фасадная демократия», который употребляют по отношению к этому явлению востоковеды с середины ХХ в. (см., напр. Longrigg S., Iraq, 1900 to 1950: A Political, Social, and Economic History, London, 1953, р.224-225) я считаю более точным, чем «имитационная» как у Д. Фурмана, так и у И. Крастева и С. Холмса, где апеллирование к мотивации режимов: искренне они пытались строить демократию или «пародировали» — лишь запутывает анализ.

[3] https://news.gallup.com/poll/157400/opinion-briefing-arabs-doubt-benefits-uprisings.aspx

[4] WVS. Wave 7. Q250

[5] https://dif.org.ua/article/richnitsya-maydanu-opituvannya-gromadskoi-ta-ekspertnoi-dumki

[6] https://razumkov.org.ua/napriamky/sotsiologichni-doslidzhennia/stavlennia-ukraintsiv-do-podii-na-maidani-naprykintsi-2013-na-pochatku-2014-roku