Последние несколько месяцев российское медиапространство представляет собой эпицентр пожара, пламя которого пробилось на свет утром 24-го февраля. Это пламя несет в себе слишком много разрушительного, поглощая человеческие судьбы и жизни, ценности и основы, среди которых и фундаментальное право — право на свободу слова.
За последние несколько месяцев медиа в России претерпели кардинальные изменения: некоторые организации закрылись (или по-другому «ушли»), других закрыли (или заблокировали), третьи остались и продолжили свою работу — либо «во благо государства», либо во славу робкой партизанской журналистики (Guerrilla journalism). В этой статье мы расскажем о ключевых и даже критических медиасдвигах, случившихся в журналистском мире в России, а также о целях и «достижениях» военной цензуры, введенной Кремлем.
Медиапереполох в первые месяцы 2022-го
В уже таком далеком, хотя, на самом деле, не прошло и столетия, 1939-м году на передовой журнала «Старый Нарвский Листок» появилась красноречивая фраза на тот момент премьер-министра Эстонии Каарела Ээнпалу: «Нам известно лишь одно, что никто войны не хочет, но, однако, все к ней готовятся» (печатное издание от 16-го августа 1939 г.). Тогда, в августе 39-го, на бесполезность «стола переговоров» указывало много косвенных факторов, но СМИ до последнего отвергали реальность и откладывали признание неизбежного и неминуемого факта — приближение войны.
Спустя 83 года, насколько бы ни изменились возможности, медиа — традиционные и новые — вновь не смогли сложить единое представление о политической ситуации на европейском континенте. В бурлящем потоке «инсайдов» и анонимных источников, мнений и оценок потерялось самое главное — факты. Они, говорящие сами за себя, отошли даже не на второй план, а оказались отодвинуты совсем на задворки. Они «говорили», но их перебивали и заглушали эксперты и аналитики, предсказания и предположения — все то, что стало духом современных новостных медиа, ориентированных на инфотейнмент. Другими словами, новости с развлекательными элементами. Ведь аудитория требует шоу, эмоций, жарких дебатов… А иначе зачем держать телевизор — или smart-ТВ — включенным?
Тем временем наращивание российской военной техники на границе с Украиной в ноябре-декабре 2021-го не осталось незамеченным со стороны как мировых, так и отечественных СМИ. Стоп-слов тогда еще не существовало, а потому упоминания о «возможном “вторжении”» на сайтах СМИ (в данном случае — РБК) были обыденным делом, частью повестки дня.
Тогда еще журналисты задавали прямые вопросы, не думая о законах о «фейках» и «дискредитации». Впрочем, ответы официальных лиц кремлевского аппарата скорее лишь усугубляли когнитивный диссонанс. «Подобные заголовки — не что иное, как пустое и безосновательное нагнетание напряженности. Россия ни для кого не представляет угрозы», — заявлял Дмитрий Песков, комментируя сообщения американских СМИ о грядущем вторжении.
«Пустое и безосновательное нагнетание напряженности» — сейчас особенно кажется нелепым из уст Дм. Пескова. Впрочем, даже Владимир Путин признал, что уста Пескова «иногда несут такую пургу». И это уста пресс-секретаря.
Российское медиапространство до 24-го февраля — поэтапно выстроенный, предвоенный медиахаос, из которого собрать вменяемую и логически понятную картину мира было совсем не просто. Наверняка, предвоенные повестки дня российских медиа станут предметом пристального изучения. Впрочем, уже есть материалы, фиксирующие ложные утверждения кремлевских лиц. Один из них появился 24-го февраля на русскоязычном сайте DW — «Путин врал, что войны с Украиной не будет. Хронология обмана президента РФ». Кроме того, те самые высказывания, что 24-го оказались ничем не прикрытой ложью и обманом, до сих пор в открытом доступе и вызывают внутренний диссонанс (пример ниже):
Сейчас оглядываясь в прошлое, можно удивиться и спросить себя: «а разве могли ли быть сомнения?» Но как раз-таки сомнения и были посеяны: утверждения первых лиц страны расходились с информацией разведок иностранных спецслужб, переговорный процесс не прекращался даже в момент, когда на столе появились «требования», а вернее ультиматум… Тем не менее буря надвигалась, темная и потенциально разрушительная, но в силу человеческой веры в лучшее в обратное — худшее — верится с трудом.
Утром 24-го февраля на территории Украины раздались звуки сирен воздушной тревоги и взрывов ракет, выпущенных со стороны российской армии. Трех мнений уже быть не могло — оставались лишь два, взаимоисключающие друг друга. Те, кто — без мнения, естественно, лукавили, но отсиживались, опасаясь града санкций, не сулившего ничего светлого для второй по крупности экономик в мире.
24-го февраля освещение военных действий в Украине разделилось на два вектора — признание агрессии и ее отрицание. Освобождение и захват. Движение к миру и движение от него. Эта антонимичность смыслов обнажает серьезность вызова, с которым сейчас столкнулась объективистская журналистика, — вызов отрицания фактов, проверяемой реальности и, более того, самого существования истины.
Как бы то ни было, информационный поток накрыл оба берега. И на российском, чтобы не спровоцировать волну паники, негодования и страха среди населения, чтобы скрыть неопровержимые доказательства преступлений, чтобы взять контроль над фактами, правительство РФ воздвигло «медиадамбу» в форме законодательных проектов об «иноагентах» и «дискредитации». Другими словами, в России была введена военная цензура.
Военная цензура и пропагандистский «каток»
После трех месяцев военной цензуры становится все сложнее представить то время, когда в различных изданиях на территории РФ печатались эти самые запретные слова — война и вторжение. После 24-го февраля, в течение нескольких дней, власть стремительно потрудилась над законами об «иноагентах», а также о «фейках» и «дискредитации» российской армии. Любое сообщение в любом виде стало нести в себе предпосылки к уголовному сроку с лишением свободы до 15 лет.
Подобные меры стали реакцией российских властей сразу на ряд событий, произошедших в первые дни вторжения в Украину:
- Освещение событий в Украине оппозиционными и не позиционирующих себя оппозиционными, но преследующих правила объективистской журналистики СМИ шло вразрез с официальной версией Кремля, а потому представляло угрозу (почему — см. далее);
- Волна протестных акций против вторжения на территорию Украины потенциально могла перерасти в протестные движения масштабов 2011-2012 годов;
- Социальные сети уже давно стали местом объединения людей, обменом информации и мнений — все того, что могло способствовать росту протестных настроений (а потому Facebook, YouTube, Instagram и Twitter были заблокированы Роскомнадзором).
Без тотальной власти над медиа- и интернет-пространствами у российского правительства не было инструментов контроля и запугивания. Даже на «Первом» случился несогласованный, одиночный бунт, ставший достоянием прямого эфира! Военная цензура стала тем самым инструментом.
Подобный шаг фактически уничтожил все шансы существования объективистской журналистики на территории РФ. Более того, цензура, истребляющая из медиапространства любой неугодный проправительственному толкованию событий ресурс, сделала из российской аудитории своеобразного заложника кремлевской пропаганды. И речь идет не только о СМИ. И начало этой тенденции было положено минимум 10 лет назад. «После разгона митинга на Болотной началась настоящая реакция — решение все запретить, уничтожить политическую конкуренцию, выдавить всех несогласных», — заявил оппозиционный политик Дмитрий Гудков в своем интервью DW.
За последнее десятилетие к гонениям, преследованиям, ограничениям и запретам многие привыкли. Свыклись. И даже приняли, забыв, может ли по-другому?!
Хотя, казалось бы, сам факт подобной цензуры должен был скорее насторожить аудиторию, поглощающую только один пережеванный для конечного потребителя нарратив. Проглатывается он механически и не задумываясь. Причин несколько: 1) воздействующие со всех сторон «силы» пропаганды, гарантирующие доминирование единого информационного поля, 2) культурные особенности медиапотребления (люди в большинстве своем заинтересованы в развлекательном контенте), 3) ключевая роль медиа в присваивании легитимности. Многие из этих принципов были сформулированы более 20 лет назад такими исследователями, как Д. Мак-Квейл, У. Гэмсон, Д. Кротье, У. Хойнес. Впрочем, лишь проглатывать нарративы недостаточно, голосам Кремля важно воздействовать — добираться до сердец толпы. С таким массивным и безальтернативным напором делать это не так и сложно.
Что еще разрушительнее: военная цензура запустила механизмы самоцензуры, спирали молчания — любое противоречащее большинству мнение зачастую остается невысказанным. Взвешивая риски и последствия, человек — будь то рядовой гражданин или журналист — невольно оказывается заложником системы, где на кону стоит в прямом и метафорическом смыслах — воля.
С принятием вышеупомянутых законов у российских медиа и тех, что осуществляли свою деятельность на территории России, выбор был весьма ограничен: либо закрытие, либо суд, либо «под кремлевскую дудку» — прямо или косвенно, то есть спецоперация или «спецоперация». Многие из «списка заблокированных» — например, BBC, Deutsche Welle, Euronews, «Важные истории», «Медуза» и др. — продолжили свою деятельность, но с одной оговоркой — за пределами России. Другие медиа, принявшие новые правила, («РБК», «Газета.Ру», «Коммерсантъ») собирают материал о российском вторжении в рубриках «Военная операция на Украине» или «Операция на Украине». В некоторых редакциях, например «Коммерсантъ» или «Независимая газета,» даже осмеливаются бунтовать и высказывать крайне непопулярные в российской медиасреде мнения, но такие публицистические выходки сродни гостевому эссе Тимоти Снайдера в The New York Times. Они даже если и вызывают резонанс, то по сути своей остаются исключительно мнением автора публикации, а не позицией редакции.
Длиннющие «руки» Роскомнадзора — органа, ответственного за соблюдения прав свободы слова в России, — развязаны и контролируются головным офисом в Кремле. К слову, иллюзий о надзирающем органе, призванном хранить равновесие точек зрения в российском медиамире, никто никогда и не питал. В виде преданного «цербера» Роскомнадзор предстал в 2012-м в унисон с возвращением Владимира Путина в президентское кресло, и сейчас, сорвавшись с цепи, он внушает страх — плодотворная почва для пропаганды и внутренней цензуры.
Выдворение объективистской журналистики за пределы РФ, ужесточение законодательства, ограничивающего свободу слова и мнений, а также постоянно усиливающийся контроль в интернет-пространстве (включая блокировку неподконтрольных социальных сетей) — все это ведет к тому, что Кремль, его заявления и интерпретации событий, становятся носителем непоколебимой «правды». Любые попытки поколебать караются законом. А сам закон внушает страх, сеет в умах российских граждан сомнения относительно существования реальности (где факты, а где ложь) и в конечном счете наводит хаос . В свою очередь, сомнения и неспособность самостоятельно разобраться в происходящем — необходимые условия для манипуляций общественным сознанием с помощью новейших техник пропаганды, рупором которой и являются нынешние российские СМИ.
Других, увы, в России уже не осталось.
Илья Козлов для Free Russia Institute
