Неожиданное и крупное наступление Вооруженных сил Украины в Курской области стало главным эпизодом российской-украинского противостояния в этом году. Как подчеркивают многочисленные военные обозреватели, оно выявило вопиющие провалы в российских стратегии и тактике, но — в даже бóльшей степени — указало на порочность возникшей в стране системы тотального самообмана, проявляющегося в том числе и на уровня языка и понятий.
Мы все помним, как российские власти уже после объявления Владимиром Путиным о начале «специальной военной операции» утверждали, что она ни в коем случае не может именоваться войной. Генеральная прокуратура разъяснила, что «объявление войны предполагает наступление правовых последствий, представляющих общественную значимость» (а таковой, вероятно, конфликт по состоянию на июль 2022 года, не имел). За употребление запретного термина власти блокировали провинившиеся медиа, а злостных нарушителей приговаривали к административным штрафам и реальным срокам; в «невоенное время» в России умудрились провести «частичную» мобилизацию, а с конца 2022 года многие российские чиновники — а затем и сам президент — стали употреблять слово «война» без особых стеснений.
Последние события продемонстрировали опасность российского «новояза» предельно выпукло и откровенно.
Вторжение украинских сил на российскую территорию, продолжающееся уже неделю, стало, как отметили проницательные наблюдатели, первым в истории случаем относительно продолжительной оккупации части территории ядерной державы каким-либо другим государством. Российское руководство — в силу условий, в которые оно само себя поставило — не смогло и не может назвать происходящее своим именем.
Выступая на встрече с ключевыми чиновниками, Владимир Путин охарактеризовал события как «масштабную провокацию», и он не мог поступить иначе, так как признание происходящего в Курской области актом войны требовало бы соответствующего решения, введения военного положения, мобилизации и т. д., к чему Кремль не готов. Военное положение не вводится пока даже в самой атакованной Курской области.
Получается, потерю 400 кв. км (а по украинской версии — 1000 кв. км) территории, вероятность захвата Курской АЭС и приближение ВСУ к областному центру нельзя считать «случаем агрессии против Российской Федерации с применением обычного оружия, когда под угрозу поставлено само существование государства», т. к. это создавало бы возможность (и даже требовало бы) применения ядерного оружия со всеми вытекающими следствиями.
Пытаясь обнаружить выход из сложившейся ситуации, российские власти сначала поименовали события в Курской области «чрезвычайной ситуацией федерального характера», а затем ввели на территории этого и двух соседних субъектов федерации режим контртеррористической операции. Последний шаг заметно ограничил права проживающих там граждан (в чем путинский режим много преуспел и без всякой КТО), но вряд ли укрепил обороноспособность.
В частности, режим КТО никак не регулирует статус присутствующих в регионе военнослужащих-призывников. Судя по публикациям в сети, их пытаются эвакуировать вместо того чтобы направить в бой — формально «военное время», в которое они могут принимать участие в боевых действиях, так и не наступило. Аналогичным образом в атакованных регионах не могут быть созданы и отряды территориальной обороны, которые появились в Украине в первые дни войны и сыграли важную роль в отражении опасных российских атак под Киевом. Надеяться же на то, что прославленные российские «силовики», привыкшие бороться только с собственными невооруженными гражданами, или чеченские потешные войска, способные сдерживать скорее отступающих своих, чем наступающего противника, ликвидируют украинский прорыв, было бы в высшей степени наивно.
Путинский «новояз» в применении к войне с Украиной был допустим до того момента, пока на российскую территорию совершали вылазки только представители подразделений, сформированных с согласия Киева из россиян, воюющих на украинской стороне — украинские власти раз за разом отказывались нести ответственность за их действия. Сейчас же этот самый «новояз» становится не просто неадекватным, но опасным, и, вполне вероятно, не сможет долго употребляться. В феврале 2022 года Владимир Путин начал именно войну, и чтобы ее не проиграть, в какой-то момент ему придется признать, что это не «специальная военная операция» на территории другого государства (его «военкоры» любят именовать «бывшей» или «так называемой» Украиной), а полномасштабный конфликт со всеми перипетиями и сюрпризами, какие полагаются — ведь, собственно, даже странно требовать от Министерства обороны и Генштаба подготовки плана действий на случай прорыва неприятеля к Курску, если сам верховный главнокомандующий все время утверждает, что никакой войны нет.
Как долго сможет Украина удерживать под своим контролем российские территории и возможны ли новые атаки с целью ослабления давления на Донбассе и «принуждения России к миру»? Я бы не стал недооценивать возможности Киева к наступательным действиям: еще осенью 2022 года Украина продемонстрировала гораздо бóльшие тактические гибкость и умения, чем российская сторона. Самым реалистичным сценарием видится постепенное распространение военных действий на всю линию российско-украинской границы при все более показательном нейтралитете Беларуси, которая вряд ли захочет снова выступить в роли российского плацдарма, каким она однажды — в 2022 году — стала.
Мне кажется, что Кремлю придется в конечном счете пересмотреть свою стратегию непринятия реальности, война окажется войной, которую почувствуют не только несколько сот тысяч мобилизованных, но и подавляющая часть населения страны. Станет ли это ударом по путинскому режиму, или, напротив, еще больше его укрепит, пока сказать сложно — но ответ на этот вопрос сама жизнь даст уже довольно скоро…
