Первая серия научно-популярного исторического сериала, выпущенная российским Netflix — кинофабрикой ФБК, — является экранизацией политического завещания Алексея Навального – статьи «Мои страх и ненависть». Как человек, всецело поддержавший в свое время основные изложенные в ней идеи, я не могу не приветствовать и фильм. Хотя едва ли он превосходит по силе изначальный текст.
Дискуссия, которая развернулась вокруг первой серии произведения Фонда борьбы с коррупцией, честно говоря, меня ужаснула. Я всегда подозревал, что российские «реформаторы», продукт реформ которых сейчас пугает из Кремля весь цивилизованный мир, очень не хотят вспоминать свою роль в создании (или в потворствовании созданию) нынешнего режима. В таком случае лучше было бы просто игнорировать творчество Марии Певчих, а не рассматривать его как попытку подрыва несуществующего единства несуществующей оппозиции или рассуждать о его несвоевременности в дни войны в Украине.
Напротив, и война в Украине, и ныне столь печальный образ российских либералов напрямую обусловлены теми событиями, о которых повествует фильм ФБК, — и анализировать их никак не вредно. Мне хочется уточнить, если так можно сказать, о ком должна вестись речь, если уж авторы заговорили о предательстве. Последнее обвинение не может не предполагать, кто предает и что, а картина, создавая вполне адекватный образ нравственной деградации российской элиты, такого понимания лично у меня не порождает.
Чтобы что-то предать, нужно сначала декларировать к этому некую степень лояльности — ровно так же, как нарушить можно лишь ранее данное обещание. И поэтому предателем — в единственном числе — для меня является первый президент России Борис Ельцин. 10 июля 1991 года он принес присягу президента, поклявшись «соблюдать Конституцию и законы РСФСР, уважать и охранять права и свободы человека и гражданина, права народов РСФСР и добросовестно исполнять возложенные на меня народом обязанности».
Противоречили ли этой присяге выдача самому себе элитной квартиры в доме на Осенней улице? Ваучерная приватизация? Назначение родственников на ответственные должности? Покровительство мошенническим схемам типа создававшихся тем же Борисом Березовским? Возможно, но я бы не стал называть это предательством.
К актам предательства я бы отнес лишь прямые действия по узурпации власти — указ № 1400, признанный Конституционным судом неконституционным; принятие суперпрезидентской конституции; шельмование противников и ограничение политической конкуренции; манипулятивные выборы 1996 года; усиление влияния силовиков во власти и, наконец, притворную отставку, для которой не было никаких оснований за исключением обеспечения операции по внедрению Владимира Путина в Кремль.
Кем в этой ситуации были «олигархи», против которых Мария Певчих направила основной удар? Они были людьми, выбранными властью для реализации ее, власти, планов. В цивилизованной модели Кремль не смог бы обеспечить диктат СМИ, подкуп журналистов и политтехнологов и финансирование избирательной компании налом в коробках из-под ксерокса — и потому Борису Ельцину и его окружению потребовались бизнесмены.
Они, я должен заметить, не присягали на Конституции, что «будут добросовестно исполнять возложенные на них народом обязанности» — никто никаких обязанностей на них не возлагал. Как говорили классики, нет такого преступления, на которое не пошёл бы капиталист в ожидании огромной прибыли — но это преступление не тянет на предательство.
Население России никогда не надеялось на бизнес — оно надеялось на демократически избранную власть и само на себя, не более. И поэтому, описывая роскошь жизни олигархата, авторы фильма уводят фокус внимания от настоящего предательства в сторону любимой ими коррупции и во многом обесценивают свой проект.
Мы прекрасно видели, где и как стремительно оказался Михаил Ходорковский в 2003 году. Могли ли крупные бизнесмены оказаться в столь же приятных местах в 1990-е? Безусловно, если бы в стране действовали законы, а не «революционная целесообразность» борьбы с коммунистами.
Но Борис Ельцин и его окружение не были заинтересованы в правовом порядке — они были заинтересованы в личной власти. Да, либеральные друзья Бориса Николаевича сумели убедить его не отменять выборы в 1996-м. Но если бы он был здоровее, состоялись ли выборы в 2000-м и какими бы они были? И это касается не только центральной власти: региональные руководители не в меньшей мере попирали законы без всяких для себя последствий.
Именно в 1990-е годы в российской власти стала возникать и укрепляться система отношений личной преданности, заменившая так и не состоявшиеся демократические институты. Реформы первых постсоветских лет создали основы рыночной экономики, во многом распределили бывшую государственную собственность среди новых хозяев — и в такой ситуации возврат коммунистов к власти в 1996 году создал бы необходимое напряжение между властью и бизнесом, из которого смогли бы вырасти и конкурентная политика, и правовой порядок. Но те, кто предал демократические реформы, предпочли личные гарантии власти закона, что и привело Россию к фашистской диктатуре.
Я прекрасно помню лето 1989 года, когда в СССР миллионы людей приникли к радиоприемникам, слушая дебаты на первом съезде народных депутатов. Они впервые увидели, как обсуждаются и принимаются законы и как всемогущее политбюро бессильно против них. Затем были демонстрации и митинги, выборы 1990 года в парламенты союзных республик — и готовность Михаила Горбачева уступить новым властям, в конечном счете — воле народа.
Этой готовности никогда не было у Бориса Ельцина, заложившего традиции современных дешевого популизма, семейственности и клановости, манипулятивной политики и непреодолимой заботы о награбленных деньгах. Предательство демократии действительно состоялось в начале, а не конце 1990-х — и тут авторы фильма совершенно правы.
Но инициаторами его были не Борис Березовский, Анатолий Чубайс, Петр Авен или Роман Абрамович — ими были те, на страхах и фобиях которых эти люди сделали себе карьеры и состояния.
Обо всем этом нужно продолжать говорить. И я желаю авторам фильма не останавливаться на достигнутом. А тем оппозиционерам, кто имел хотя бы какое-то отношение к российской власти тех времен или отрабатывали ее заказы и прихоти, я желаю найти в себе силы покаяться за все то, что произошло в нашей стране не без их участия.
