В постсоветской России было пять политических режимов. При Ельцине было два – 1991–1993, и затем 1994–1999. При Путине их было три – 2000–2010, потом 2011–2020, и вот теперь 2020 – и дальше. При Ельцине переход четко зафиксирован парламентским кризисом 1993 года. А при Путине границы перехода плюс-минус год-два. Они слегка размыты, но, тем не менее, это три политических режима, а не один.
А общество (точнее, что-то, что мы называем обществом за неимением более точного слова, обозначающего нечто между «обществом» и «населением») было одно. Оно менялось. Но это было то же самое общество. Его очень хорошо описал уже 20 лет назад покойный Борис Дубин, например. Это – постсоветское, атомизированное, ресентиментное общество с низким уровнем доверия к институциям и т.д. И размазанное, как каша по тарелке, по очень большой территории, которая активно заселялась с XVIII века «гарнизонными городками». И, как правильно писал Игорь Клямкин, развитие территории определялось «волнами милитаризации».
При всей глубокой разнице территориальных традиций у этого общества есть устойчивое представление о «начальстве».
В целом это общество, которое я увидел, когда достиг «возраста зрения» – в 1975 году примерно – и которое мучается до сих пор, сложилось в результате наложения реставрации 70-х гг. на десталинизацию 60-х гг. Весь корпус упоминаний, вся культурная клавиатура этого общества на всех его этажах еще активно хранит в коллективной памяти культурных героев 60-х, а предыдущую форму себя помнит по 70-м гг. Дальше там уже «античность».
При каждом постсоветском политическом режиме в РФ «что-то модернизировалось». И какие-то сегменты общества были вовлечены в эту модернизацию. «Стратегически», т.е. на уровнях идеологических нарративов, было пять базовых тезисов, оформлявших эту «модернизацию» в разные годы. Все эти тезисы потерпели поражение.
Первый: «Развитие рынка и конкуренции приведет к укреплению демократии». Второй: «Институциональное развитие изменит общество». Третий: «Развитие гражданского общества удержит от узурпации власти». Четвертый: «Средний класс обеспечит верховенство права, достоинство человека и политическую конкуренцию». Пятый: «Развитие глобальных городов предотвратит автаркию».
Можно даже сказать, что в каком-то, но извращенном смысле все пять рамок сработали. В том смысле, что первая часть каждого тезиса состоялась, но без ожидаемого, необходимого следствия. Например, конкуренция. Только что Набиуллина сказала: устояли перед санкциями только потому, что это «конкурентная» экономика. Институции? Просто фантастическое развитие институций (особенно при «третьем политическом режиме», 2000–2010). «Средний класс»? Да, сформировался. И выехал на Лазурный берег. Глобальные города? Стремительный взлет культуры глобального города в Новосибирске и Перми за 30 лет.
Но при этом «общество» (то есть население) так же мыслит себя само и свое «начальство» примерно, как в 1975 году.
Некоторые крупные деятели вплоть до 2010 года были уверены в том, что конкуренция и институты приведут и к политической модернизации. Во всяком случае, например, Кудрин. Действительно, если политический режим 1993–1999 был центрирован на том, что надо втянуть население в рынок и породить буржуазный «средний класс», который будет гарантом невозврата к коммунизму, то политический режим 2000–2010 – это фейерверк «институционального развития». Доклад МВФ 2004 года «Россия приходит в себя» сейчас нельзя перечитывать без слез. Тут все тебе: и реформа госрасходов, и развитие банкинга, и налоговая реформа, и вообще все макроэкономические институты приветствуются глобальными институтами бурными аплодисментами, дело идет…
Теперь все это помнят только «старожилы». На дворе пятый политический режим (с 2020 года): война, ракетные обстрелы Одессы, ничего не осталось вообще от всех этих рамочных описаний «от формирования среднего класса – к судебной реформе»…
