На открытии этой 60-й венецианской биеннале мне удалось побить рекорд по минимуму профессиональных, социальных и светских пересечений с ру, несмотря на то, что город ими кишит. Да и лента фб мелькала десятками хорошо знакомых лиц, многие из них в довоенной жизни не раз бывали у меня, приходили на вернисажи, даже жили дома…
Сегодня в Венеции они смотрятся хроническими анахрониками, и даже отчасти анекдотически — так и не понявшими, насколько изменился мир. Впрочем, это роднит их с путинским анахронизмом – попыткa жить прошлым.
Божья роса, тусовки, открытия, междусобойчики.
Все очень против войны или совсем не против — в гибридном мире всё смешано и неоднозначно, на этой хорошо унавоженной, в том числе модным современным искусством, культурной почве и расцветал и произрастал фашизм, а теперь и война.
К счастью, ходила другими путями, была на других открытиях — в том числе нашей собственной новой галереи Vert de Venise, где мы говорим с совсем другими людьми и на других языках, но при этом говорим на одном языке.
Потому что наш город — это город красоты и свободы, потому что искусство неотделимо от правды, несмотря на свою кажущуюся вымышленность. И недаром главный золотой лев Венецианской биеннале достался австралийскому проекту и аборигенскому художнику за проект о коренных народах, точнее, о своей собственной генеалогии (метафорической, прежде всего, —65 000 лет), которую он два месяца писал мелом на стене павильона — учитесь, дети. Учите прошлое и историю. А весь пол павильона — озеро с черной водой, в нем стоит огромный стол, покрытый горами-стопками архивных документов о смерти о смертях аборигенов, задержанных британской полицией, в заключении.
Я знаю эту историю и этот страшный мартиролог. Когда-то, ещё будучи лингвистом и учась в аспирантуре в университете Мельбурна, я занималась именно изучением систем терминов родства в аборигенских языках.
Польский павильон выставил украинский проект с «караоке» — страшными свидетельствами украинских беженцев («повтори за мной», переживи, попробуй представить). Сам украинский павильон о плетении сетей — защитных сеток для ВСУ, но, конечно, метафора эта намного более мощная и глубокая. На улицах Венеции в рамках того же проекта появились объявления о том, где находится ближайшее бомбоубежище в случае тревоги…
И да, это и есть искусство. Искусство, неотделимое от жизни, боли, правды, судьбы, то, которое здесь и сейчас – и одновременно всегда нездешнее и несиюминутное, каким бы актуальным оно ни было.
«Всюду иностранцы»/ Foreigners everywhere — в двойной игре названия этой биеннале скрыт и этот смысл. Все мы тут странники – и всюду рядом с нами Другой.
Россияне в Венеции на открытии биеннале с таким названием — сами по себе уже перформанс. Перформанс о невнимании к другому. Об апофеозе и эгоцентризме, нахрапе и комплексах имперской провинциальности.
Недаром на улицах русский язык звучит очень громко, почти перекрикивая общий разноязыкий фон. И слыша развязную русскую речь на венецианских улицах, и глядя на веселые лица моих бывших соплеменников, на попытки быть самыми продвинутыми со своими в десятый раз повторенными шуточками, навязшим в зубах стебом над артефактами советского прошлого (вместо их переосмысления и понимания, что серп и молот или красный флаг – это не смешно, а преступно), я удивляюсь, прежде всего, себе: как можно было не видеть этого раньше.
Впрочем, неправда. Видела и ощущала, не могла сформулировать.
О неотрефлексированном советском языке и постмодерднистких играх от соцарта до игр с советскими артефактами и их сознательной коммерциализации, о моде на пионерские галстуки, грамоты, вымпелы, подстаканники со сталинской символикой и многое другое, что наводнило прилавки толкучек и интерьеры модных московских заведений или даже дорогих западных домов после перестройки. (В тех же домах я ни разу не встречала вымпелов гитлерюгенд или фарфора со свастикой. Думаю, причины очевидны).
Про отраву лагерно-советским языком. «Комсомолка» — вместо газеты, вышка – вместо учебного заведения. Про небезобидность многолетнего проживания на улицах Ленина и Дзержинского. О нормализации исторического зла. О лингвистическим 25-м кадре в нормализации имен злодеев и названий преступных организаций через топонимы и прочие повседневные языковые практики «замыливания» их чудовищности, когда они произносятся по много раз на дню .
И потому сегодня я и не хочу обсуждать фильм «Предатели» (отдельный пост будет завтра), а хочу напомнить уважаемым и совсем уже мною не уважаемым россиянам простую вещь. Нет, даже, не об Украине— и даже не о Грузии или Чечне. А о въевшемся шовинизме, об отношении к представителям других народов России, которых и сегодня в страхе необходимости болезненнного пересмотра того, что казалось светлым и незыблемым, защищая сейчас лишь себя и неприкосновенность своих воспоминаний о юности (да, и моих тоже), или же наоборот, защищая свою хуже или лучше завуалированную ностальгию по СССР (в ненависти к разоблачениям эти два противоположных крыла «хороших» и «плохих» ру снова слились с едином порыве, ) российская «интеллигенция» и «оппозиция» просто не хочет замечать.
И потому даже текст об австралийском павильоне на Венецианской биеннале вызывает прилив дружного стеба: мол, ой, опять эти леваки со своей деколониальной повесткой, ой, как смешно… Ой, ну какое это искусство? Чистая пропаганда.
Что ж, смейтесь.
А я не устану повторять: красота неотделима от правды. Потому что изобразительное искусство, во всех его самых абстрактных и технологически современных формах, всё равно питает зрение, а истинное зрение — это внимание. К тому, что составляет ткань самой жизни.
«В искусстве внимание достигает своей наиболее чистой формы, и более точное имя ему – ответственность, способность отвечать за что-то или за кого-то, которая и питает в равной степени поэзию, понимание между людьми и сопротивление злу. В самом деле, ведь любая человеческая, поэтическая или духовная ошибка есть ничто иное как невнимание. Призывать человека, чтобы он не отвлекался, чтобы он неустанно оберегал свою способность ко вниманию от двойственности воображения, от ленности привычки, от гипноза обычая – значит ждать от него воплощения максимума его возможностей. Это значит призывать к чему-то близкому к святости в эпоху, которая в слепой ярости и c леденящим душу успехом, кажется, добивается лишь одного – полного развода ума человека с его способностью ко вниманию», – пишет Кристина Кампо в эссе Attenzione e Poesia («Внимание и поэзия»).
А стеб ваш и гламур оставьте себе на память о тучных гибридных годах постмодернизма.ру, где всё так сыто, смешно и так сложно неоднозначно, пока из этого на глаза у всего мира, в который вы так пыжились вписаться своими «продвинутыми» (прежде всего, неправедными деньгами) проектами, не вырос фашизм, а вашим именем и ракетами теперь убивают людей, но вы, конечно же, тут ни при чем.
Пошли вон из Венеции.
