Рим в обрамлении Рима настраивает на вечность. Но время не спрашивает и прорывается само.
В поезде на обратном пути было шумно.
Сережа, клади сюда. Занимай места. Не важно, да, у нас другие номера. Но мы пересадим этих людей на наши. Маш, Маш, дай сюда сумку. Кушать будете, дети? Кому чизбургер? Ой, девочки, тут туалеты такие грязные! И воды почти нет. В Риме тоже помойка. Покажи, что купила-то? Сережа, достань сверху. Нет, вон тот пакет.
Я не выдержала. Подошла и спросила откуда, хотя прекрасно и так знала. Из России. Очень вежливо попросила говорить потише. Вы в Европе. Тут на каждом шагу люди, которым громкие звуки русского языка травматичны. Вы же знаете, что Россия ведет войну? Что убивает украинцев? Вот точно таких же детей, как у вас. Вы тут на каникулах. А они – потому что спасаются от российских ракет.
Тети и дети посмотрели на меня со смесью ужаса, любопытства и обостренной классовой ненависти, но притихли. Сережа быстро ретировался в туалет. Я сказала зачем-то grazie и вернулась на место.
«Ишь, сама по-русски, а ещё и grazie говорит», — прошипели мне в спину. Но надо сказать, остаток пути мы провели в тишине. «Дети, будут спрашивать вас, что хотите кушать или пить, — отвечайте, на всякий случай, по-английски», — инструктировали мамаши своих чад вполголоса.
Что ж, миссия удалась.
Читаю перепосты текста Акунина о двух Россиях — и могу лишь в сотый раз повторить вслед за Томасом Манном: «Нет двух Германий, доброй и злой, есть одна-единственная Германия, лучшие свойства которой под влиянием дьявольской хитрости превратились в олицетворение зла. Злая Германия — это и есть добрая, пошедшая по ложному пути, попавшая в беду, погрязшая в преступлениях и теперь стоящая перед катастрофой. Вот почему для человека, родившегося немцем, невозможно начисто отречься от злой Германии, отягощенной исторической виной, и заявить: «Я — добрая, благородная, справедливая Германия; смотрите, на мне белоснежное платье. А злую я отдаю вам на растерзание».
Нет и не нужно никакой малой/второй/другой России. Не бывает неравных половин. Каждый уехавший сделал выбор – отколоться от льдины этой страшной вечной мерзоты/мерзлоты.
Оставаться в агрегатном состоянии льдины, отказываться таять и интегрироваться в общемировой океан цивилизации сегодня значит расписаться в своей приверженности этой самой вечной мерзоте.
Зачем тогда было уезжать? Увозить Россию в головах, чтобы потом, вольно или невольно, сеять эту заразу вокруг?
Печальный опыт показывает: рано или поздно в самообразующихся гетто обязательно начинается разрушительная для принимающего общества борьба «за права русскоязычных». Знаем. Летали. Плавали.
Как в том анекдоте: на выходе, как ни скручивай, всё равно автомат Калашникова.
Конечно, у каждого (особенно у старшего/первого поколения) останется своя часть идентичности, культуры, языка, корней, которые можно при желании передавать дальше, но это дело сугубо личное, частное, семейное — и принципиально не повод объединяться в какую-то очередную воображаемую малую Россию будущего.
Бритва Оккама в чистом виде.
Зачем это умножение ложных сущностей? Зачем нам предлагается поверить в какие-то две России?
Почему уехавшие должны России принадлежать? Эта, другая, — та же самая. И сама расписывается на каждом шагу в преемственности первой.
Даже в тексте о необратимости случившегося раскола и в причислении себя к «другой России», видимо, сам не замечая того, автор опровергает собственные тезисы, продолжая исподволь транслировать искаженную картину истории, тиражировать ложные нарративы и вредные мифы, и тем самым de facto расписываться в своей лояльности тем же имперским и ксенофобским представлениям, что и привели к сегодняшней катастрофе.
Всё тот же шизоколониализм в действии. Не стыдновато ли хотя бы образованным людям в марте 2024-го оперировать термином «Орда», продолжая тем самым распространять, по сути, те же представления, что стоят за отрезанием ушей и «сдам квартиру лицам славянской внешности»?
Называние своих поступков и истории через чужой отрицательно апроприированный термин — всё та же типичная операция прикрытия колонизаторов. Прикрытия собственной сущности и снятие с себя ответственности через формирование отрицательных представлений о другом и имперсонификации зла в других народах и традициях.
Какая ещё «другая Россия»? Где и когда за сотни лет вы ее видели – не на бумаге, не в прекраснодушии на костях, а в действии – больше, чем на несколько лет? Сколько можно экспериментировать за счет чужих жизней (азиатских, кстати, в том числе, не в последнюю очередь)? Сколько это можно игнорировать? Мало вторгались, резали, жгли, депортировали, уничтожали, бомбили, пытали? Это кто делал? Азия, как унтер-офицерская вдова, сама себя высекла и сама себя колонизировала?
Не пора ли под грохот российских ракет и тарахтение и взрывы шахедов над украинскими городами перестать оплакивать себя и свое и начать оплачивать многовековые счета? Для начала – хотя бы научиться извиняться и вести себя потише и поскромнее: в мире, в Риме, в поезде — везде?
Не пора ли понять, что безличные и пассивные конструкции, все эти «случилось-вышло-получилось», «откололась», «стало» относительно собственной истории — есть ничто иное, как виктимная манипуляция ради оправдания своей безответственности и пассивности? А заодно – и апология согласия россиян быть проводниками зла.
Как и метафоризация геноцидальной войны в виде стихийного бедствия: уже читали за эти два года и про бетонную плиту, которой всех «придавило», и про «турбулентное время» (любимый эвфемизм россиян), про пожар, цунами, землетрясение — и вот теперь про «раскол льдины». Всё та же ложная картина пассивной виктимности, придуманная для собственного морального комфорта. И та же апология безответственности. Кому, как не историку-писателю Акунину, знать, что историю делают люди, наделенные свободной волей? Делают своим участием, безучастием или соучастием.
Выходит, что детерминизм и эссенциализм, в которых так любят обвинять своих оппонентов критики деколонизации, ими же самими de facto и проповедуются. Страны становятся свободными или несвободными не в результате каких-то изначально присущих качеств или под действием фатума, мистических небесных сил и божественных игр в рулетку.
Не пора ли хотя бы сейчас, преодолев собственное кичливое безволие посмотреть в зеркало и перестать кивать кривой рожей на других? Желание замазать Азию никак не признак европейства. Наоборот. Сегодня почти весь мир, кроме самих кичащихся этой своей псевдоевропейскостью «не таких россиян», и так уже понял: Росія – це НЕ Европа.
Открещиваясь от исторической ответственности, при каждом удобном случае демонстрируя шизофреническую раздвоенность местоимений «мы» и «они» в зависимости от контекста, делая вид, что она тут ни при чем, Россия-2 как раз этим наглядно демонстрирует солидарность и соприродность всему, что творила и продолжает творить руками покорных россиян Россия-1.
А потому нет никаких двух Россий.
Уравнение Томаса Манна можно считать доказанным.
Общий знаменатель — типичный набор симптомов и стратегия инфантильного нарцисса: вынос локуса контроля, а значит, и ответственности вовне. Газлайтинг. Виктимность. Когда агрессор представляет себя жертвой.
Сегодня всё работает с точностью до наоборот.
Утверждения о непричастности есть расписка в равнодушии и тем самым – в соучастии. Декларация о непротивлении злу и гарантия его повторения.
И наоборот, признавая необходимость покаяния, беря на себя хоть малую толику той чудовищной коллективной ответственности, что ещё только предстоит осознать, можно хотя бы обрести субъектность и тем самым сделать шаг в какое-то будущее.
Только в этом случае есть шанс перестать участвовать в коллективной сборке автомата Калашникова на вечных школьных уроках НВП и попробовать сдать свою личную сессию по более содержательным предметам.
Например, по истории Римской империи. Но сначала – по истории Российской. Только честно, а не для массовых тиражей.
Сегодня исполнилось два года Бучи.
Это и есть Россия сегодня.
А уж первая, вторая, та или другая, ледяная или лубяная – не имеет ровным счетом никакого значения.
Ни для выживших, ни тем более для убитых.
