Российское гражданское общество переживало энергичный период становления в 2010-е годы. После «спячки» на протяжении 1990–2000-х большим контрастом было массовое участие людей в тушении лесных пожаров (2010), ликвидации последствий наводнения в Крымске Краснодарского каря (2012), протесты против возвращения Владимира Путина на пост президента (2011–2012). Тогда же были созданы некоммерческие организации, чья деятельность основана на волонтерской помощи, добровольных пожертвованиях и горизонтальной координации (поисковый отряд «Лиза алерт» — 2010, «Нужна помощь» — 2012). Фонды, созданные ранее (например, «Подари жизнь»), обнаружили тогда рост интереса к себе и радовались деятельному участию людей в своей работе.
Этот процесс замедлился сначала усилением репрессий и давлением на медиа, а затем аннексией Крыма. Однако к 2016–2017 годам «крымский эффект» и в общественной жизни стал сходить на нет, общество вернулось на траекторию постепенного роста гражданского и политического участия. Это продолжалось до февраля 2022 года.
Война с Украиной изменила все.
Российское гражданское общество полностью разгромлено. В условиях жесткой диктатуры сама категория «гражданского общества» едва ли будет применима для анализа российской социальной реальности. Я не думаю, что сегодня в России смогут сохраниться и выжить институции и силы, наследующие предыдущему периоду. Он полностью остался в прошлом. Фонды, НКО, ученые, журналисты, на которых был завязан этот процесс, в значительной степени уехали из страны.
Возникший за пределами России гражданский ландшафт стал фактически целым общественным движением (см. об этом подробнее мой доклад «Оппозиция второго шанса» в Re:Russia). В нем есть пять крупных кластеров, каждый из которых действует в своей логике и со своей мотивацией. Акторы из разных кластеров активно координируют друг с другом свои действия. Между ними стало больше коммуникации, взаимопомощи и совместных проектов. Взаимодействуют политические офисы, аналитические группы, редакции медиа. Возникают и продолжают работу большие проекты, через которые проходит множество людей.
Первый кластер — политический. Это офисы Михаила Ходорковского, Гарри Каспарова, ФБК, Натальи Арно. Еще есть группа уехавших из страны муниципальных депутатов, у них есть опыт участия в посткрымских выборах.
Второй кластер — активистский. В него входит широкий спектр организаций, включая экологические, антивоенные, феминистские. Есть группы, возникшие в разных странах мира после ареста Навального и начавшие проводить сначала акции в его поддержку, а затем акции против российской агрессии.
Третий кластер — культурное сопротивление. Это книжные магазины, пространства для дискуссий, которых за последние два года возникло очень много. На них проводятся семинары, занятия для детей, политические дебаты. Возникли даже музыкальные и театральные площадки, фестивали. Гражданская и политическая позиция уехавших из России писателей, режиссеров, музыкантов, многих деятелей культуры очень важна, их голоса меняют весь ландшафт.
Четвертый кластер — правозащитный. Он ориентирован в первую очередь на помощь политзаключенным.
Пятый — независимые медиа. Порядка 20 тыс. работников медиа покинули Россию, если считать не только журналистов, но и операторов, монтажеров, звукорежиссеров и т. д. Есть расследовательские журналистские группы, есть журналисты, ориентированные на позицию свидетельства, например, проекты «Радио Свобода» и основанные уехавшими региональными редакциями. Есть медиа, ориентированные на публикацию комментариев, например The Moscow Times.
Эмиграция взаимодействует
Входящие в весь этот веер проектов и инициатив акторы часто полемизируют, но все более заметно их продуктивное взаимодействие. Это касается и журналистов с правозащитниками, и культурного кластера. Марат Гельман участвует в сборе помощи для Сибирского батальона, воюющего в рядах Вооруженных сил Украины. Внутри кластеров складываются горизонтальные коммуникации. Но что может это общественное движение для политического развития России, для российских общественных движений?
Очевидно, практически ничего. Коммуникации полностью разорваны. Действовать внутри страны, обращаться к оставшимся в России, пытаться что-то там организовать было бы очень опасно: там всем угрожают репрессии. Кремль и дальше будет пытаться обрубить все коммуникации, включая YouTube. Доступ к информации и контенту, который производит большая российская медиасистема в эмиграции, будет сокращен. Коммуникационный разрыв будет нарастать.
Что же можно сделать? Каким может быть политическое значение эмиграции? Есть три разных направления. Российское общественное движение за рубежом предпринимает действия, направленные на российское население; российские власти;
международные организации и иностранные правительства.
Прошло несколько крупных объединяющих конференций, чего не было раньше, например, большой Конгресс антивоенных и гуманитарных инициатив в Берлине. На него приехали множество новых политических организаций. Сильно продвинулся разговор о том, чтобы создать представительство российской эмиграции при европейских структурах.
В этом направлении сильные шаги сделал офис депутата Европарламента Андрюса Кубилюса вместе с основными российскими политическими офисами. Было несколько конференций в Европарламенте, где были представлены независимые медиа, культурное сопротивление, правозащитные организации. Диалог продолжается.
Улучшилась ситуация во взаимодействии с национальными правительствами. Европейские структуры вместе с российским общественным движением будут совместно продумывать, какую политику вести в отношении России и многомилионной русскоговорящей аудитории за пределами страны.
В отношении российского населения хорошей стратегии не видно. Вряд ли эмигрантское сообщество может повлиять на интенсивность войны, которую ведет Россия. Но все независимые медиа ставят перед собой задачу прорвать свой «информационный пузырь». Сейчас аудитория эмигрантских медиа порядка 20 млн. Это довольно большая цифра. Можно ли расширить аудиторию? Есть группы, ставящие перед собой задачу найти инструменты работы с российскими соцсетями, пытающиеся выйти за рамки либерального «информационного пузыря».
Российское общественное движение за рубежом за два года войны пережило три этапа. Первый был связан с шоком и необходимостью реагировать на начатую Россией войну. Это был опыт переживания вины и ответственности, анализа и подведения неутешительных итогов 30-летнего постсоветского развития России. Осенью 2022 года начался новый этап, когда внимание общественного движения было приковано к тому, чтобы помочь тем, кто бежал от войны и мобилизации. Здесь появилось много ярких проектов. Только «Ковчег», оказывающий поддержку тем, кто уезжает из страны, обработал больше 200 тыс. запросов.
Теперь общественное движение вступает в новый, очень опасный и сложный период. Война затягивается и утрачивает перспективу понятного финала. Эмигранты оказываются в подвешенном состоянии. Многие начинают думать, что у России не может быть никакого демократического будущего. Есть оптимисты, ожидающие, что у России будет второй шанс на демократизацию, но растет популярность позиции, согласно которой не стоит рассчитывать, что в России когда-либо будет демократический либеральный режим. Надо готовиться к 30-летнему путинскому правлению.
Этот новый этап очень тяжелый и долгий, он потребует нового круга идей. Из этой ситуации не удастся выйти легким путем. Насколько жизнеспособным окажется это движение? Сохранится ли оно в ситуации уменьшения спонсорской помощи, которую сейчас оказывают ему европейские и американские фонды?
Думаю, даже к итогу мрачного путинского 30-летия сохранятся, во-первых, организации, занимающиеся политзаключенными, их положением, ситуацией с украинскими пленными, — все, что требует правозащиты. Помощь людям, находящимся в неволе, — это то, от чего невозможно отказаться;
во-вторых, будет усиливаться направление, связанное с информационной войной против Кремля. Все, что направлено на то, чтобы сдвинуть российское общество с мертвой точки, создать в нем поля напряжения. Цена этого на политическом рынке будет расти.
Наконец, полагаю, что сохранится культурное сопротивление. Ведь когда у вас протяженная во времени диктатура, культурные голоса со временем становятся все более важными. Так было и в позднесоветские годы: НТС как политическая организация в 1970–1980-е годы уже не была значимой, а попытки создать в СССР подпольную студенческую организацию выглядели смешными. Но издательство Ardis или политическая позиция Александра Солженицына была очень значима. Цена культурной позиции будет расти. Это три направления, которые могут развиваться в условиях предстоящей нам долгой зимы.
