Конференция ООН по климату (СОР28) вызвала у части наблюдателей эйфорию уже тем, что организаторами ее выступили Объединенные Арабские Эмираты, один из важнейших поставщиков нефти на мировой рынок, и национальная нефтяная компания Абу-Даби (ADNOC).
«Мир принял решение отказаться от ископаемых энергоносителей!» — такие заголовки можно было увидеть в некоторых СМИ. И тут же возникает вопрос: а как же Россия, благосостояние которой зависит именно от нефти, газа и угля?
Все так, но есть нюансы.
Строго говоря, никакого «решения» мир не принял, хотя самые шустрые борцы с глобальным потеплением призывали как можно скорее вообще запретить ископаемые виды топлива и принять либо конкретный график, либо обязательную для всех дорожную карту перехода к «зеленой» энергетике. Единственный сдвиг, который просматривается в бесконечных и бесплодных климатических дискуссиях, это формально заявленное признание нефтедобывающих стран в том, что рано или поздно сворачивать этот бизнес придется. Признание сопровождалось оговорками: постепенный переход надо обеспечивать переключением внимания на «низкоуглеродные» энергоносители, такие как, например, природный газ.
Поговорили и разошлись. А те, от кого на самом деле зависит судьба мировой энергетики, то есть инвесторы, принялись принимать практические решения. В первую очередь стоит взглянуть на поведение ESG-фондов. Такие фонды стали формироваться и расти с начала 2021 года, когда в Европе объявили о первостепенной важности инвестиций, ориентированных на экологию, социальное развитие и добропорядочный менеджмент (отсюда и сокращение ESG — environmental, social, governance).
Так вот, оказалось, что ни один из крупных ESG-фондов на планете не пересмотрел планы капиталовложений в нефтегаз. Напротив, фонды с активами около пяти трлн долларов нарастили вложения в нефтегазовую отрасль на две трети, а инвестиции в возобновляемые и альтернативные источники энергии сократили с 0,4% до 0,3%.
По данным банка JPMorgan, в этом году совокупный индекс акций тех компаний, которые занимаются «зеленой» энергетикой, сократился примерно на 30%, а компаний традиционного сектора «ископаемой» энергетики — всего на 3% при общем росте индекса S&P 500 на 20%. Денежные потоки отражают сравнительный потенциал развития соперничающих направлений, и перспектива складывается не в пользу борьбы с потеплением через отказ от угля, нефти и газа.
Нефтяники и газовики говорят и показывают миру: да, мы всецело за чистый воздух и умеренный климат, но сдерживать потепление надо потихоньку, чтобы резкими мерами не создавать дефицитов энергоснабжения. Расширяйте долю возобновляемых источников, повышайте энергоэффективность технологий, сокращайте выбросы метана и прочих «парниковых» газов, мы готовы этому помогать, но бросать традиционный бизнес никто не собирается.
Инвесторы действуют именно так.
Россия в этой ситуации выглядит не лучше и не хуже большинства стран, где нефтегаз остается опорой экономики. Владимир Путин объявил еще в октябре 2021 года, что страна будет добиваться углеродной нейтральности к 2060 году. Есть здесь, однако, важное отличие от других государств, где признание необходимости «зеленого» перехода не противоречит официально принятым стратегическим документам.
Российская правительственная стратегия сводится к опоре на ископаемые энергоносители.
Принятая в июне 2020 года Энергетическая стратегия на период до 2035 года недвусмысленно предполагает «сохранение в качестве основы мировой энергетики ископаемых видов топлива». Государственный документ требует к 2035 году «поддержания добычи нефти и газового конденсата в диапазоне 490–555 млн т; обеспечения добычи газа в диапазоне 850–924 млрд м3; и обеспечения добычи угля в диапазоне 485–668 млн т».
Доктрина энергетической безопасности России (май 2019 года) идет еще дальше. Она провозглашает основой отечественной энергетики топливно-энергетический комплекс, включающий «нефтяную, газовую, угольную и торфяную отрасли, электроэнергетику и теплоснабжение». Усилия мирового сообщества по увеличению доли возобновляемых источников и «наращивание международных усилий по реализации климатической политики и ускоренному переходу к «зеленой экономике» названы в Доктрине «внешнеполитическим вызовом» энергетической безопасности России.
А научный руководитель печально известной путинской диссертации ректор Санкт-Петербургского государственного горного университета Владимир Литвиненко в публичных выступлениях не раз утверждал, что провозглашенный на Западе «зеленый» переход — политический заговор, имеющий целью лишить Россию ее гигантского потенциала развития традиционных энергоносителей и подорвать мировую мощь российский энергетической державы.
Ставить цели к 2060 году в условиях крайней финансовой, политической и социальной нестабильности, милитаризации экономики и изоляции страны на международной арене в высшей степени неразумно и отдает пустословием. На этом фоне гораздо реалистичнее выглядит прогноз, сделанный вице-премьером Александром Новаком. По его словам, доля возобновляемых источников энергии в энергобалансе страны увеличится с нынешних 2,2% всего до 6% к 2035 году и 15% к 2050 году. Ни от какой углеродной нейтральности речи идти не может. В международных усилиях по предотвращению климатических изменений путем уменьшения «углеродного следа» энергетики Россия не играет значимой роли.
