Историк Алексей Венедиктов ядовито замечает, что у некоторых Пригожин антивоенный покруче Владимира Кара-Мурзы, антикоррупционный покруче Алексея Навального, антипутинский покруче Бориса Немцова. Чуть ли не современный Андрей Дмитриевич Сахаров.
Я не слышал, чтобы кто-то из демократов или хотя бы из либералов лепил Сахарова, Немцова, Навального и Кара-Мурзу из типичного для Бандитского Петербурга «авторитетного бизнесмена», о тайных «зинданах» которого ходили «легенды Невского проспекта» много лет. При Путине «авторитетный бизнесмен» нашел себя в финансировании банды головорезов, объединенных настоящим религиозным культом насилия и жестокости. Эта банда была создана спецслужбами для выполнения всевозможных «деликатных» поручений за рубежами Отечества. Там, где «нас нет».
Во всех точках планеты, где отметились вагнеровцы, за ними тянется страшный, кровавый след. Естественно, Пригожин финансировал их по поручению государства и за преференции от государства. Классическая «серая схема». Ни сам Пригожин, ни его подопечные не могут вызывать ничего, кроме отвращения.
Взгляд самого Венедиктова на пригожинский «перформанс» сводится к следующим трем тезисам:
1. Это был мятеж не против войны, а за войну. За более решительное ведение войны до победы.
2. Это был мятеж не против Путина, а за Путина. За более крутого и свирепого Путина, способного вести более решительную войну до победы.
3. Следовательно, вышедшие на улицы приветствовать вагнеровцев — это и есть те, кто поддерживает Путина и войну.
Историк Венедиктов полностью игнорирует тот факт, что перед мятежом и во время него Пригожин задействовал радикальную антивоенную риторику. От ярких описаний «чего мы там натворили» и признаний, что «на нас никто не собирался нападать», до «предположений», что захваченные территории «вероятно» придется оставить.
Что касается «царистской» идеологии мятежа, то рассказы о том, как Шойгу и Герасимов в своих личных корыстных интересах обманывали простоватого «царя» сказками о кознях НАТО, — это перебор даже для дебилизированной зомбоящиком массы. Всем понятно, что это не более чем ритуал, соблюдение принятых приличий. Для более наивных — расчет превратить «царя» в инструмент своих антиэлитных устремлений. Если получится. А если не получится — снесем его вместе с элитой.
Вышедшие приветствовать вагнеровцев приветствовали людей, идущих разогнать «начальство», элиту вообще. Кто в этой элите Путин, а кто Шойгу, вряд ли кто-нибудь задумывался. Этот вопрос встал бы позже, если бы мятеж получил развитие. Но не в момент первой романтической эйфории.
Другой вопрос, насколько сейчас глубоки расхождения между «глубинным народом» и элитой и в чем они вообще состоят. К сожалению, годы постнеонацистской пропаганды дали свой результат. Сегодня и элиту, и «глубинный народ», и пригожинцев, и гиркинцев объединяет одна сущностная вещь. Та самая, которая резко отделяет их всех от незначительного меньшинства демократов и либералов. От «русских европейцев». Это самодовольная убежденность в том, что брать чужое можно. Нападать на соседа можно. А при случае и нужно.
А вот дальше это условно путинское большинство можно разделить на две опять-таки неравные части. Для большей части чужое брать можно, если «нам за это ничего не будет». А вот если возникают серьезные издержки, то «надо подумать». Для меньшей части взять чужое, подчинить, нагнуть соседа — самоцель. Сакральный акт экзистенциального самоутверждения. И вот тут уже «мы за ценой не постоим». За любой ценой.
Таковы немногочисленные гиркинцы и дугинцы. Таковы же Путин и группа его приближенных (включая высшую пропагандистскую обслугу), оказывавшая не него решающее влияние как минимум последние десять лет. Для Путина украинская война — это экзистенциальная последняя битва с западным либерализмом. А вот для Пригожина (как он сам объяснял незадолго до мятежа) — это просто деревня пошла помахаться с деревней. Помахались — разрулили. Дело житейское.
Манией геополитического величия и глобального мессианства страдает именно «элитка». Путинский правящий класс выскочек «из грязи в князи», ошалевших от внезапно свалившихся в их руки несметных богатств и необъятной власти. А вот «глубинному народу» пригожинский взгляд куда ближе путинского, несмотря на всю идеологическую отраву, которой его пичкает телевизор. В лице Пригожина этот «глубинный народ» сделал «предъяву» фюреру: «Мы просто хотели помахаться по-соседски. А на твои сверхценные идеи мы не подписывались. Ты почто нас в свой блудняк втянул?».
Путинизм рухнет, когда тот, кто потянулся за чужим, но обжегся, скажет: «Да оно мне и не надо было. Меня втянули». А уж кто втянул — Шойгу с Герасимовым или сам Путин — он разберется потом. Мятеж, устроенный беспринципным авантюристом-кондотьером из-за своих ущемленных бизнес-интересов, имел шанс перерасти в антивоенное движение. Да, бунтовщик оказался мелковат. Но шанс был.
Пригожин и вагнеровцы, безусловно, являются злом. Но глобальная угроза цивилизации, нацеленной на продвижение к верховенству права, приоритету прав человека, свободе, равенству и справедливости, исходит не от них. Эта угроза исходит от Путина и его приспешников. Они являются абсолютным злом. Их можно только снести. И любой, кто их снесет, спасет мир.
Этого не хочет признать историк Венедиктов. Для него Путин и его клика не являются абсолютным злом. Он по-прежнему надеется на рациональный компромисс с ними. Через «согласие элит». Именно поэтому он отказывается видеть антивоенный посыл пригожинского мятежа.
