Илья Константинов: В жизни и в политике есть непререкаемые табу — не толкай падающего, не бей лежачего
Общественность удивляется: как мог такой авторитетный либерал, как Григорий Явлинский, в самый неподходящий момент обрушить на Алексея Навального целый поток яростных обвинений?
Ведь Алексей, едва оправившись от отравления, сидит в тюрьме, а Явлинский обвиняет его чуть ли не во всех смертных грехах.
Прямо по Ницше: подтолкни падающего!
Неспортивно получилось. А ведь Григорий Алексеевич, говорят, в юности увлекался боксом, а там упавшего не бьют.
Впрочем, политика — не бокс: на политическом ринге и падающего подталкивают, и упавшего добивают.
Наваливаются всем скопом и втаптывают в грязь. Под радостные крики и аплодисменты зевак.
«Но ведь Явлинский не из таких, он же человек принципов», — недоумевают сторонники Григория Алексеевича.
Не знаю, не знаю… Явлинский, прежде всего, политик. Причем — политик, играющий вдолгую.
Тридцать лет он ждал своего часа, тридцать лет верил, что скомпрометированные ельцинским авантюризмом либеральные принципы возродятся из пепла, как одомашненная птичка Феникс.
И тот из публичных политиков, кто не спалился в борьбе с системой, но и не вляпался по самое «не могу» во все ее пакости, окажется востребованным умницей Клио. А Григорий Алексеевич тут как тут.
И вот когда выросло новое поколения, требующее для себя законного места под солнцем, когда, казалось бы, должно наступить время реализации долго откладываемых мечт, вдруг, как черти из табакерки, выскакивают какие-то мальчишки и, пренебрегая всеми политическими условностями, устремляются на штурм нашего хмурого и обманчивого политического неба. А впереди этой ватаги, самый дерзкий из них — Алексей Навальный — исключенный, к тому же, в свое время из партии «Яблоко» с волчьим билетом.
Сначала Григорий Алексеевич делает вид, что не замечает наглеца — как бы — за его малый политический рост и нечистокровный либерализм.
Но Навальный быстро подрастает и становится фигурой: сначала общероссийского, а затем и почему-то мирового масштаба. Самое обидное, конечно.
А у Явлинского, между тем (как и у всего нашего поколения), тикают часы и близится время писать окончательные мемуары, где всем сестрам будет роздано по серьгам.
Где-то я понимаю Григория Алексеевича — и впрямь обидно: столько было в жизни возможностей удобно устроиться в руководящем кресле и высидеть там золотое яйцо. А он все отказывался, в расчете на выигрыш главного приза.
Ему кажется, что есть еще шанс, может быть — последний, но есть.
Убрать бы только с дороги всяких выскочек, авантюристов, бессовестно присвоивших себе незаслуженную популярность…
И тут Явлинскому кажется, что новый Акела промахнулся: заигрался, поверил в мифические гарантии, и, нарушив киплинговский сценарий, сам прыгнул в раскрытую пасть поджидавшего его тигра-людоеда.
Но старый хищник что-то вяло работает клыками, а жалостливая мировая общественность ноет о какой-то «политической ангажированности» судебных челюстей.
И Григорий Алексеевич срывается — очертя голову бросается вперед и изо всех сил пытается затолкнуть жертву поглубже — в пасть. Чтобы уж наверняка. А то вдруг снова отпустят, как уже бывало? Из своих каких-то тигриных соображений. Или обменяют на кого-то (что-то)?
Любое «а вдруг» в нашей стране имеет некую степень вероятности. И на свободе может оказаться политический лидер, которого уже не догнать. По крайней мере, на либеральном рысаке.
По крайней мере — Явлинскому.
Я никому никогда не пел и не буду петь осанну. В том числе — и Алексею Навальному. Но он — в тюрьме. Не склонен я и демонизировать Григория Алексеевича. Хотя он никогда и ничем не рисковал.
Ну, слаб человек, поддался эмоциям, сам себя высек. Кстати, не впервые. Но на сентябрьских выборах его эмоции могут дорогого стоить партии «Яблоко». Ну, так она и так на ладан дышит.
Но волноваться тоже не надо: родные партия и правительство не дадут Яблоку пропасть: куда-то ведь надо запихнуть этот электорат, эту часть московско-питерской интеллигенции, которая была-есть-будет и которой тоже надо ходить-голосовать. Впрочем, на окраинах и в центрах нашей многострадальной подросли новые мальчики, готовые по полвека красиво говорить, быстренько и задорого написать хоть про «500 дней», хоть про «9 с половиной недель» и аккумулировать интеллектуальную энергию 3% населения. Так что в этом смысле Яблоко вечно, как бы оно ни называлось.
Но стоит напомнить всем (и самому себе, в частности), что в жизни и в политике должны существовать непререкаемые табу. Нельзя подталкивать падающего. Нельзя бить лежачего.
Уж если он так неприятен тебе — отвернись, промолчи, не спеши в палачи.
