Владислав Иноземцев о том, почему прогнозы о новой Великой депрессии не оправдались

Как я и предполагал в одной из своих прошлых статей, влияние эпидемии коронавируса на глобальную экономику оказалось куда меньшим, чем полагали эксперты, обещавшие нам очередную Великую депрессию. Если после исторического обвала 1929-го фондовый рынок в Америке восстановился только через 35 (!) лет, то сейчас он достиг новых исторических максимумов менее чем через шесть месяцев после, казалось бы, необратимого падения. Что ещё более важно, в 1929–1934 годах национальное богатство в США сократилось более чем на 19%, в 2008–2009 годах — упало почти на 12%, а по итогам «катастрофического» 2020-го имеет все шансы вырасти на 3–6%.

И хотя нет сомнения в том, что реальный сектор будет восстанавливаться ещё довольно долго, а некоторые сегменты (международные авиаперевозки, туризм, строительство офисной недвижимости и т. д.) — даже очень долго, вряд ли стоит сейчас строить апокалиптические прогнозы. Учитывая, насколько мощным оказался рост в сфере высоких технологий; сколь востребованы стали новые формы и методы связи и коммуникаций, можно уверенно говорить о том, что у развитых стран есть очень большая возможность роста, а пандемия во многом станет, как я и предполагал ещё на её ранних стадиях, «прививкой» от циклического кризиса, гарантирующей новую фазу роста.

Однако, говоря о прогнозе этого роста, нужно сделать важную оговорку, без которой невозможно осознать складывающуюся картину (это, кстати, совсем недавно продемонстрировано статьей о состоянии российской экономики). Проблемы, с которыми глобальная хозяйственная система столкнулась в 2020 году, проявили себя очень по-разному в разных частях мира, и, соответственно, вызвали весьма разные реакции со стороны правительств.

С одной стороны, большинство развитых стран попытались «залить» проблемы деньгами — и это им в целом удалось. Да, цифры безработицы в мае поражали воображение, как и темпы сокращения ВВП во втором квартале, но при этом, повторю, в США и Европе сохранён платежеспособный спрос (во втором квартале 2020-го реальные располагаемые доходы в Америке выросли на 44,9% против падения на 4,9% с июля 2008 по июнь 2009 года); не снизились цены на недвижимость и объём спроса на неё; фондовые рынки демонстрируют устойчивый повышательный тренд; богатство успешных предпринимателей растёт невиданными темпами. Оптимизм возвращается к хозяйствующим субъектам даже несмотря на то, что до преодоления последствий пандемии ещё весьма далеко.

С другой стороны, остальная часть мира столкнулась со значительными проблемами. Китай, который, казалось бы, менее других стран пострадал от коронавируса, поддерживает экономику за счёт кредитной накачки потребительского спроса; в Саудовской Аравии имеет место самый значительный бюджетный кризис (дефицит бюджета этого года превысит $70 млрд, или 9% ВВП); в России началась новая волна снижения реальных доходов населения, и экономика, судя по всему, останется в стагнирующем состоянии и в следующем году. Правительства в этой части мира смотрят в будущее со значительной осторожностью, мечтая о «стабильности»; они очень аккуратны в отношении любых новых заимствований, не делают значительных стимулирующих трат, а некоторые даже повышают налоги на корпорации и частных лиц.

Характерно, что кризис 2020 года и реакция на него очень сильно отличаются от того, что происходило в мире 12 лет назад. Тогда, если кто помнит, тоже много говорили про «Великую депрессию», и вызов казался столь масштабным, что главы двадцати крупнейших стран уже 14 ноября 2008 года собрались на экстренную встречу, чтобы обсудить возможные скоординированные действия. Был запущен процесс мониторинга мировой финансовой системы, введены новые критерии надёжности банков — в общем, возник прецедент согласованного ответа на кризис. Замечу: в наши дни ничего подобного даже не обсуждалось — и не случайно. Мир в 2020 году оказался разделён на ту часть, где правительства могли неограниченно «печатать» деньги и «вытаскивать себя за волосы» из кризиса, и ту, где властям приходилось задумываться о повышении налогов, секвестре бюджетов, ограничении социальных расходов. Поэтому и последствия кризиса будут очень разными для разных стран.

Говоря о найк-образной рецессии, я имел в виду исключительно ситуацию в развитых странах и сейчас буду говорить тоже только о ней. Важнейшим отличием 2020 года от 2008-го стало то, что в прошлом случае власти прибегали к экстренному финансированию экономики как к исключительной мере и действовали в целом осторожно и опасливо, тогда как сегодня такая стратегия становится базовой. Впервые применённая тактика прямых раздач денег населению и бизнесу выглядит противоречащей любой экономической логике — но она несомненно превратится в важнейший инструмент финансовой политики на ближайшие циклы. Несмотря на рост дефицита и государственного долга в США до исторических максимумов, сегодня эта проблема занимает людей намного меньше, чем пару десятилетий тому назад.

Почему это происходит? Это долгий разговор, но отмечу два критически важных момента. С одной стороны, с 2008 года в развитом мире (сначала в США с их количественным смягчением, а позже в Европе на фоне греческого долгового кризиса) стало реальностью практически бесплатное финансирование не только государственных расходов, но и займов крупных корпораций. В 2018 году почти 25% обращавшихся на мировом рынке бондов с уровнем надёжности ААА приносилиотрицательную доходность. Более десяти правительств выпустили облигации с такой доходностью, включая Великобританию в мае 2020 года. Отрицательными стали и депозитные ставки многих центральных банков, включая ЕЦБ (с июня 2014 года). Это представляет собой, на мой взгляд, не временное явление, а генеральный тренд, который останется с нами на долгие десятилетия. За ним стоит фундаментальное изменение в финансовой системе. Деньги во всё большей степени становятся лишь инструментом антикризисной политики правительств, и их важнейшая роль в развитых странах в XXI веке — обеспечивать преодоление циклических кризисов и поддержание экономики перед лицом различных шоковых вызовов.

Денег становится больше, но государства проводят сегодня весьма интересную политику, снабжая ими либо всех, но на фоне кризиса, либо бюджет для деятельности государства в интересах общества, либо корпорации, либо граждан, приобретающих недвижимость и товары длительного пользования. Стоимость потребительских и необеспеченных кредитов остаётся при этом на запретительно высоком уровне (при нулевой ставке ФРС задолженность по кредитным картам в США сейчас обслуживается в среднем под 16% годовых). Отрицательная доходность по вкладам вынуждает людей либо тратить, либо инвестировать в реальные активы или акции — и то, и другое поддерживает экономический рост. Повышение стоимости активов создаёт основу для состоятельности пенсионных систем, средства которых вложены в акции и фонды недвижимости. Возникает совершенно новая система стимулирования экономики, позволяющая сочетать безудержную эмиссию с перспективным сокращением/обесценением государственного долга и экономический рост с нулевой инфляцией (напомним: в 1970-е годы страшной угрозой казалось обратное: спад и стагнация при чуть ли не двузначных темпах инфляции).

Однако, повторю, всё это происходит в развитых странах: США, ЕС, Великобритании, Японии — тогда как в остальном мире правительства озабочены накоплением резервов, сбалансированной бюджетной политикой и сохранением относительно высоких реальных процентных ставок, и различия между этими двумя мирами будут только нарастать. В своей выходящей в издательстве «Альпина» книге («Экономика без комплексов», 2020) я сравниваю такое поведение с действиями державы, обладающей ядерным оружием, и шагами тех, кто считает возможным противопоставить ей огромные танковые армии.

С другой стороны, в последние десятилетия менялась не только финансовая система, но и реальная экономика. В ней заложен тренд, ранее практически не встречавшийся: чем более высокотехнологичным оказывался тот или иной товар, тем стремительнее он дешевеет сегодня (не буду повторять примеры с эволюцией цен и быстродействия компьютеров за последние 30 лет — они всем известны). На наших глазах возникли целые отрасли, которые предоставляют потребителю практически бесплатный продукт (к ним уже почти полностью относятся интернет, телекоммуникации, поисковые системы и многое другое). Повышение благосостояния идёт и будет идти не только за счёт повышения доходов, но и вследствие снижения расходов — из-за того, что потребляемые нами товары становятся полезнее и дешевле. Апофеозом этого тренда может стать революция в возобновляемой энергетике, экономические последствия которой сегодня никто реально себе не представляет.

К чему я это говорю? К тому, что большинство сегодняшних тревожных прогнозов привязаны к фундаментальной категории валового внутреннего продукта (с ним традиционно соизмеряются уровни инвестиций, объём бюджетного дефицита и государственного долга), но эта связка скорее запутывает нас, чем даёт правильные ориентиры. Валовый внутренний продукт может снижаться, тогда как национальное богатство — расти. Аналогично и рост государственного долга (как это происходило этим летом, когда увеличение федерального долга США на $3,2 трлн обернулось для фондового рынка более чем $8 трлн прироста стоимости активов) может увеличивать национальное богатство, а не оказываться, как всегда считалось, чистым вычетом из него. Иначе говоря, я утверждаю: все (или почти все) традиционные измерители богатства общества и основательности финансовой политики правительства сейчас выглядят безнадежно устаревшими и вопиюще неадекватными. События этого года с высокой вероятностью запустят процесс их пересмотра.

Сейчас можно видеть рассуждения о переоцененности рынков и неизбежности нового кризиса. Я с ними не согласен. Современный мир обесценивает массовые и воспроизводимые товары и услуги, производство которых требует стандартизированных процедур и труда средней квалификации — но в то же время он невероятно вознаграждает тех, кто проявляет свои уникальность и особость. Для экономик, строящихся на творчестве и новых технологиях, наступает период ускоренного роста, когда, как говорят порой биржевые трейдеры, the sky is the limit. Напротив, остальной части мира придётся либо реализовать стратегию некоей «региональной глобализации» с целью сохранить прежние экономические отношения, либо приспосабливаться к новым трендам, что, на мой взгляд, будет очень сложно сделать.

Конечно, «никто не знает, и никто не хранит тайну будущего; безумны те, кто считает, что имеет у себя в кармане подробный план этой неизвестной земли», как говорил Луи Огюст Бланки, но в последнее время экономика преподносит слишком много сюрпризов, причем, если посмотреть на развитый мир, эти сюрпризы в основном не выглядят неприятными. Давайте осмысливать происходящее, максимально отказываясь от максим типа «что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» — и основываться на том, что с экономической точки зрения сегодня всегда лучше чем вчера, а завтра — лучше, чем сегодня…