Засекреченный свидетель – персонаж на стадии расследования уголовного дела и в суде довольно редкий, и практически всегда его появление диктуется чрезвычайными, но понятными обстоятельствами. Допустим, раскаявшийся или припертый к стенке киллер решил сдать всю свою банду: как такого не засекретить?! Не поменять ему имя и внешность, не предоставить потайную квартиру и охрану? Ценного свидетеля надо беречь.
Путинская эпоха с ее характерными чекистскими технологиями подарила нам засекреченных свидетелей иного рода. Во-первых, не похоже на то, что им вообще что-нибудь угрожает, и сами по себе они выглядят гораздо опаснее тех людей, против которых дают показания. Во-вторых, информация, исходящая от них, удивительным образом пробуждает в публике, находящейся в зале суда и далеко за его пределами, сочувствие к подозреваемым.
Взять, к примеру, знаменитого Руслана Д., в миру Родиона Зелинского – главного свидетеля обвинения в деле «Нового величия». Очевидный провокатор и несомненный организатор «экстремистского сообщества», он в ходе процесса с большим человеческим удовольствием рассказывал о том, что слежка за оппозиционерами и сбор личных данных является его любимым занятием. То есть в нормальном суде этих чистосердечных признаний и некоторых других сведений хватило бы для того, чтобы немедленно освободить обвиняемых и привлечь к ответственности названного Родиона по кличке «Руслан». Вместе с теми, на кого он работает. Однако в Люблинском столичном суде, где молодые люди, сидящие в клетке, в припадке отчаяния режут себе вены, продолжается неспешный процесс. А засекреченный коллекционер искалеченных человеческих судеб гуляет на воле, подыскивая, вероятно, свежих зеленых юнцов для гербария.
В том же духе, как на днях выяснилось, ведется и следствие по делу Светланы Прокопьевой, псковской журналистки, заподозренной в оправдании терроризма. Хотя в действительности Светлана, размышлявшая вслух о природе современного российского государства, о «стране, власть в которой принадлежит силовикам», написала идеальный контртеррористический текст. Но это в данном случае сюжет побочный.
Три дня назад открылось, что подписку о неразглашении у Прокопьевой следователь отобрал незаконно, и тут стало известно, что и в ее деле имеются подпольные человечки. Целых два, да. Некий «Пётр Петрович Петров», который врал как очевидец, утверждая, будто главный редактор псковского «Эха Москвы» солидарно со всей редакцией ужасно возмущался, что инкриминируемый ей ныне текст был опубликован. И ещё один, укрывшийся под псевдонимом «Алексей Егоров», – этот доносил, что Светлана остро интересовалась делом «Нового величия» и мечтала о смене режима в родной стране. Притом что ничего преступного в её увлечениях и мечтах нет и не было. Нет такой статьи в УК, карающей за мечты о русском Майдане.
Повторюсь, юридический смысл использования в этих делах засекреченных свидетелей не вполне понятен. Сообщество, созданное Зелинским, разгромлено, при этом имя агента спецслужб всем известно, так что незачем было прятать его от подсудимых и адвокатов. Хватило бы и того, что домашний адрес шпиона никому не ведом, кроме чекистов. С «Петровым» и «Бошировым», то есть Егоровым, вышло еще нелепей. Не думают же следователи и сами эти осведомители, что Прокопьева и её друзья будут страшно им мстить, карауля у подъездов. Или им немножко стыдно, несчастным сексотам? Но позор и срам – это внеюридические нормы, мало ли кому неловко, участвуют же соседи в бракоразводных процессах. Или правоохранители не желают светить агентуру?
Это уже теплей, но всё-таки едва ли такое объяснение можно считать исчерпывающим. Скорее здесь следует говорить о перманентной провокации, продолжающейся и после того, как одних посадили в клетку, других держат под домашним арестом и т.д. О гибридном, как всё у нас, характере давления на привлеченных к судам и переживающих за них.
С одной стороны, вокруг этих процессов создается зловещая атмосфера тайны. Это для них полезно, для сотрудников ФСБ. С иной стороны, пусть они, несогласные, теперь гадают в своих чатах, кто к ним пришел с веселыми крамольными спичами: искренний единомышленник или подстрекатель. Пусть озираются друг на друга у себя в редакциях на Псковщине: мол, не стукачок ли ты, мил человек? Да и в прочих редакциях тоже. Это им приятно, сотрудникам Центра «Э». А безнаказанность фискалов, провокаторов и лгунов, выступающих в судах под разными погонялами, должна укрепить смутьянов в осознании безнадежности оппозиционной деятельности. Это же не просто свидетели. Это свидетели времени, которое за окнами, имя же им легион.
Тем не менее разбирательства по политическим делам, в которых фигурируют описанные выше таинственные граждане, проходят очень негладко. И главная беда даже не в том, что они несут порой дикую ахинею и поневоле свидетельствуют в пользу обвиняемых. Главная беда в том, что все они, включая давно опознанного Родиона и неразоблаченных пока Петра Петровича с Алексеем, внушают людям чувство бесконечного отвращения. Причем не только к себе, но и к своим кураторам, и к высшему руководству, гаранту соблюдения законности и конституционных норм.
Оттого складывается впечатление, что в хитроумных с виду расчетах начальства, стремящегося так запугать соотечественников, чтобы и думать не смели о переменах в стране, допущена какая-то принципиальная ошибка. Не учтено, что засекреченные мерзавцы выглядят ещё хуже, чем мерзавцы неприкрытые. А постоянные скандалы, сопровождающие их доносительские речи, оборачиваются для полицейского режима довольно суровым общественным приговором за жестокость и подлость, и приговор этот обжалованию не подлежит.
Илья Мильштейн
Источник: Радио Свобода
