Игорь Яковенко: Те, кто считал, что после «дела Голунова» мы проснемся в «другой стране», ошиблись.
Те, кто считал, что после «дела Голунова» мы проснемся в «другой стране», ошиблись. Страна та же. А мы вообще не проснулись. Произнесли сквозь сон несколько раз «Я/мы», потом тихонько крикнули что-то про «свободу», перевернулись на другой бок и вновь уснули, бормоча обиженно про «слитый протест» и про то, что «Путин опять всех переиграл».
Локальная победа – освобождение Ивана Голунова – мгновенно выбила из рук протеста то знамя, которое объединило почти всех сотрудников СМИ, за исключением совсем уж отморозков типа Владимира Соловьева или Олега Лурье. Предложение «большой четверки» журналистов: Тимченко, Колпакова, Муратова и Осетинской, стоявших фактически во главе протеста не идти на конфронтацию с властью, а «немного выпить» внесло в ряды протестующих разброд и шатания, а слова главреда «Медузы»: «мы своего парня вытащили, а активизмом мы не занимаемся» многих возмутили, поскольку от них за версту несло неблагодарностью и недальновидностью. Очевидно, что в местоимение «мы» применительно к глаголу «вытащили» следовало бы включить несколько десятков тысяч человек, среди которых многие и как раз активизмом и занимаются.
Чего не хватило «делу Голунова» для того, чтобы стать «триггером протеста»? Как им стало, например, самосожжение уличного торговца фруктами и овощами Буазизи, который облил себя горючим 17.12.2010 в знак протеста против произвола местных властей, отбиравших у него продукты и запрещавших торговать. Меньше чем через месяц после самосожжения Буазизи, 14.01.2011 президент Туниса Бен Али сбежал из страны, и в Тунисе победила Вторая Жасминная революция.
Тем, кто справедливо сошлется на то, что режим тунисского президента Бена Али по своему репрессивному потенциалу существенно уступал путинскому режиму, можно привести другой пример успешного противостояния режиму, который по своей репрессивной мощи превосходит путинский. В те самые дни, когда в России набирало обороты «дело Голунова», в Гонконге на улицы вышли более миллиона граждан. Они протестовали против попыток Пекина подорвать автономию Гонконга и разрушить ту формулу «одна страна – две системы», которая была принята в 1997 году, когда Гонконг был передан под управление КНР. Поводом для миллионного протеста стали попытки протащить закон, разрешающий выдачу в КНР лиц, объявленных в этой стране в розыск. И самая мощная диктатура на планете отступила.
Все дело, как любит повторять Виктор Шендерович, в числительных. Против миллиона граждан на улицах даже могучая репрессивная машина КНР оказалась бессильна. То есть, раздавить миллион безоружных китайские силовики, конечно, могут, но издержки этого шага для руководства КНР и страны в целом были бы столь чудовищны, что на это не пошли, предпочтя уступить.
Рискну дополнить Шендеровича: характер числительных зависит от содержимого местоимения «мы». Если «мы своего парня вытащили, а активизмом мы не занимаемся», то результатом такого содержания «мы» в дальнейшем будет стремление числительных к нулю.
Переход от числительных к местоимению «мы» заставляет задуматься, чем же эти самые «мы», то есть, россияне так сильно отличаемся в худшую сторону от тунисцев и от китайцев, составляющих большинство населения Гонконга и почему они — могут, а мы – нет. Допустим, что китайцы Гонконга впитали политическую культуру Запада за годы пребывания в статусе британской колонии. Допустим, у тунисцев, потомков воинственных берберов, протестный потенциал в крови. (Хотя допускать подобную чушь нельзя, но давайте допустим). Но тогда куда девать последние события в Молдове, где откуда ни возьмись появились сильные политики европейского типа во главе с новым премьером Майей Санду, которые заключили союз с кондовым пропутинским Игорем Додоном и прогнали местного уголовника Владимира Плахотника, безраздельно владевшим страной последние 10 лет.
У Плахотника было «все схвачено, за все заплачено»: и Конституционный суд и парламент и СМИ и силовики. Как у Путина.
Плахотник своим беспредельным воровством и заказными убийствами смертельно надоел всем нормальным людям в своей стране и во всем мире. Как и Путин.
Плахотник вел Молдову в тупик. Как и Путин Россию.
Почему у молдаван получилось, а у россиян никакого света в конце тоннеля не просматривается? Ссылки на разницу в «менталитете» не принимаются – и молдаване и россияне родом из совка. Есть точка зрения, что там все решил консенсус между США, Великобританией, ЕС и Россией, которые поддержали союз Санду с Додоном против Плахотника. Это маленькая доля правды. А вся правда в том, что для того, чтобы кого-то поддержать, надо чтобы возникло то, что можно поддерживать.
То, что можно было поддержать в Молдове, возникло благодаря совершенно невероятному альянсу право-центристской, на 100% прозападной партии «Действие и солидарность» Майи Санду и на 100% пророссийской, а точнее, на 100% пропутинской Социалистической партии Игоря Додона. Ничего более противоестественного, чем этот союз представить невозможно… Разве что Антигитлеровская коалиция во главе с «большой тройкой»: Черчилль, Рузвельт, Сталин…
Нет особых сомнений, что после устранения главного злодея эта противоестественная коалиция даст трещину. Точно так же, как это произошло с «Большой антигитлеровской тройкой», когда вскоре после того, как Рейх сгинул, Черчилль произнес свою Фултонскую речь. Но тут важно, что люди смогли определить главное, самое большое на тот момент зло, поставить целью его устранение и объединиться во имя достижения этой цели.
То есть, надо исходить из того, что зло – неоднородно и имеет шкалу. Причем, эта шкала подвижна, она меняется в зависимости от обстоятельств. Вчера абсолютное зло – Гитлер, сегодня – Сталин. В России, а, пожалуй, что и во всем мире вот уже 20 лет абсолютным злом является Владимир Путин. Лично. Как физическое лицо. Как биологический объект, наделенный политическим статусом и соответствующими полномочиями. Действенный союз против Путина хоть с дьяволом является благом по той простой причине, что персоналистский режим фашистского типа, который сформирован в России, заточен под Путина и при смене фюрера развалится. Скорее всего, вместе со страной, которая после конца путинского режима, вполне возможно, перестанет существовать в сегодняшних границах.
Таким образом, концепция подвижной шкалы зла – это первый инструмент для демонтажа путинского режима, который можно извлечь в качестве урока из «политического чуда», которое произошло в Молдове.
Второй урок – принцип политической дополнительности. В Молдове, как и в России были и есть три основных «специализации» протеста: парламентский, уличный и эмигрантский. Первый стремится добиться перемен через выборы, второй – через уличную активность, третий действует по принципу – «заграница нам поможет». В Молдове все эти три «специализации» действовали «в пас», то есть дополняли друг друга. В России «уличники» и «заграничники» обзывают сторонников выборов пособниками режима, полагая что они своим участием легитимизируют путинский режим (интересно, когда это путинский режим нуждался в соблюдении приличий?). «Выборщики» в свою очередь обвиняют «уличников» в том, что они ведут страну к большой крови, а «заграничников» — в отсутствии патриотизма. Проблема в том, что ни одна из этих «специализаций» не способна добиться перемен без участия двух других. Итоги выборов в условиях России можно защитить только очень большой уличной активностью, а без мощного давления Запада, соединенного с давлением изнутри, режим в обозримый период не рухнет.
Остается вопрос: кто в России может стать субъектом такой протестной политики, с учетом того, что нынешние лидеры протеста уже сформировались и привыкли действовать в условиях своей «специализации» а к кооперации (не к пресловутому «объединению», а именно к кооперации) совершенно не готовы.
Полагаю, что основной субъект перемен – это те, кто родился уже в постсоветской России. Для многих из них жизнь в условиях игнорирования государства является нормой. Многие из них лишены тех политических и психологических «болячек», которыми страдаем мы, измученные вечным выдавливанием из себя совка. Поэтому, если говорить о конкретном деле, то, возможно, им могло бы стать возрождение того самого успешного проекта той «Открытой России», которая была уничтожена после посадки МБХ. Я имею в виду «Школы публичной политики», через которые прошли несколько тысяч молодых политиков и активистов. В протестной политике, как и в экономике – самые выгодные и перспективные инвестиции – в образование.
Для того, чтобы в России произошли перемены нужна перезагрузка страны, которая станет возможной, когда к власти придут новые люди. А для того чтобы стал возможен их приход необходима перезагрузка протеста, который должен перерасти в сопротивление. Умелое, спокойное и системное.
