Павел Казарин: Люди не меняются. Именно поэтому мир с Россией невозможен.
Люди не меняются. Именно поэтому мир с Россией невозможен.
Хотя на это надеются многие. На это надеются в Европе. Той самой, что мучительно хочет вернуться в 2013-й. В котором не нужно забивать голову санкциями, Крымом, Донбассом и спорами про Nord Stream. В котором не нужно тратиться на армию и скидываться на НАТО.
На это надеются в Украине. Те, кто не хотят менять бизнес-цепочки. Те, кто ездят в Россию на гастроли. Те, кто оправдывают интересы бумажника – риторикой «борьбы за мир». Потому что своя рубашка всегда ближе к телу.
На это надеются все те, кому Россия платила официально и из-под полы. Те, кто уверял себя, что ценности и ценники обречены совпадать. Те, кто мечтает о возвращении в зону комфорта. Безнадежно канувшую в небытие пять лет назад.
Но только есть одна проблема. А почему мы решили, что мира хочет сама Россия?
Сменяемость власти гарантирует вменяемость власти. Любой политик рано или поздно становится заложником своих взглядов. Любой политик рано или поздно начинает мерять реальность по себе. Выборы – это способ ротации власти, в результате которого рычаги получают те, кто чувствует «zeitgeist». Тот самый «дух времени» и «повестку эпохи».
Любая страна, в которой идет ротация элит, обречена меняться. Потому что меняются настроения, надежды и запросы. Мы отчетливо видим это по Украине, в которой у значительной части людей «повестка благополучия» вытесняет «повестку суверенитета». На это откликаются кандидаты в президенты, которые в попытке снискать симпатии, говорят о платежках и тарифах, ценах и пенсиях. А еще твердят о том, что мы просто неправильно договаривались с Кремлем. А если начать делать это правильно – мир вернется.
Но в том и штука, что в самой России ничего не поменялось. Потому что никаких выборов – равно как и никакой ротации власти – в этой стране не будет.
Владимир Путин находится у власти двадцать лет. За это время он пересидел трех американских президентов и твердо намерен пересидеть четвертого. За это время он привык, что вокруг сменяются правительства, режимы и архитектуры, а он – остается. Общественные настроения не определяют его взгляды – просто потому, что он живет в своей собственной реальности. Которая может не иметь ничего общего с реальностью российского обывателя.
Да, свой первый срок он начинал с разговоров про единую Европу от Лиссабона до Владивостока. Но в его анамнезе – революция роз в Грузии и первый майдан в Украине, «мюнхенская речь» и подавление Болотной площади. Он – заложник своей картины мира. В которой запад последовательно воюет против России, отнимает у нее «зоны влияния» и отказывается видеть в Москве столицу империи. В его сознании именно запад эту начал войну: развалив СССР, отобрав страны Балтии, отколов Грузию и Украину. А сам Владимир Путин лишь «восстанавливает статус-кво», «наносит ответный удар» и «дает сдачи».
Какой смысл ему желать окончания войны, если любой компромисс для него – поражение? Какой смысл ему возвращаться в ситуацию мира, если в ней нет места его мечте? Какой смысл ему обнулять последние пять лет, если он хочет обнулить последние 28?
Российская политика обречена быть бессменной – покуда остается бессменным российский президент. Тот самый, для которого вся новейшая история – это одна длинная шахматная партия. В которой он восстанавливает империю, обороняется от Запада и вписывает себя в учебники истории.
Во всех других странах экономика может определять политику, а настроения людей – политическую риторику. Но эта формула не работает в России. Потому что здесь все строго наоборот. И та же российская экономика – всего лишь копилка для реализации мечты одного человека.
Украинская политика может измениться – вместе с новым президентом и новым парламентом. Может измениться Европа – если ее избиратель решит, что угроза от Москвы преувеличена. Но у нас нет ни малейших оснований думать, что изменится Россия.
Потому что у власти в России останутся все те же люди. Которые верят в «план Даллеса» и цитируют фальшивки. Которые рассуждают о ядерных ударах и срежиссированности любого протеста. Которые привыкли называть силу – слабостью, черное – белым, а неизбежное – поправимым.
Зачем им хотеть в 2013-й, если для них родовая травма – это 1991-й?
Павел Казарин
