Аркадий Бабченко: Это был самый бесстрашный человек, которого я только знал
Это был самый бесстрашный человек, которого я только знал. Мне кажется, у него вообще была какая-то генетическая мутация — просто отсутствовал этот ген, который отвечает за страх. Я бы никогда в жизни не полез туда, куда лез Орхан, а он даже и не лез — он просто вставал и прогуливался туда обратно. Как в магазин за хлебом. Для него это не представляло вообще никаких усилий. Взять на работе отпуск, чтобы поехать — нет, не на море — в Сомали, чтобы сделать оттуда материал, и две недели просидеть там в тюрьме в Могадишо, потому что охренели даже повидавшие всего на свете местные военные? Легко.
Он не преодолевал страх, нет — он просто не знал, что это такое. Так же, как и инстинкт самосохранения. И чувство опасности.
В Грузии, ночью, после штурма Никози, с той стороны реки пошли танки. Началась паника. Все забегали. А он встал и просто пошел посмотреть, что происходит: «Нормально, это свои заблудились».
На обратном пути нас задержали на границе. Меня отпустили довольно быстро, часа через три, а Орхан въехал в с какими-то силовиками, с кем именно говорить отказывался, и его держали всю ночь. Я с какими-то бандитами добрался до Владикавказа, оттуда в Москву, надо как-то вытаскивать Орхана, но он уже был в гостинице. Это, по-моему, единственный случай, когда надо было вытаскивать его. Во всех остальных случаях вытаскивал он. Как и тогда во Владикавказе, где он остался еще на несколько дней, вытаскивая тела Георгия Чихладзе и Александра Климчука.
С опустевшими глазами я видел его один единственный раз, в Киргизии. Я прилетел туда на третий день, и первым, кого встретил в аэропорту, был, конечно же, Орхан. «Ну что, как здесь?» «Поверь, наша с тобой Грузия покажется раем».
Последний раз мы виделись года три назад, на юбилее «Эха Москвы». Разговор уже не складывался. «Привет, привет, как дела, нормально». Потом он ушел к Максиму Шевченко, с которым они очень сблизились на почве ислама.
Он был сложным человеком. Ооочень сложным. Хотел, чтобы Россия стала исламским халифатом. По-моему, вообще все, что его интересовало в жизни, это ислам, журналистика и война.
Но Мордор этот он ненавидел. Просто ненавидел. Со всем их путинизмом, крымнашизмом, величием, убийствами, аннексиями и прочими скрепами. Приходил на Первый канал и крыл такими словами всю эту мразь, что у них там челюсти отваливались. Вертел всю эту гидоту на таком болту, что даже мне далеко. Говорил им все, что думает — про Крым, про войну, про репрессии крымских татар, про посадки «Хизб-ут-Тахрир», про Путина, про Мордор, про всё.
Я всегда поражался, как ему это удавалось.
Два раза был ранен. Один раз в Ливии, КПВТ перебил ногу. Второй раз, уже давно, еще. наверное, в восьмидесятых, где-то что ли в Алжире, не помню, он рассказывал когда-то. Осколок мины попал в почку.
И всегда помогал. Всем. Вытащил пленных украинских военных. Из ДАПа привез такое материал, что за ним потом охотилось МГБ. Постоянно кого-то спасал, вытаскивал, вывозил, доставал…
Все ждали штурма. Я стоял на броне, смотрел на горы. Прошел Орхан. Вскинул фотоаппарат, прицелился, щелкнул. Я поднял руки. Ни для приветствия, ни для шутки — ни для чего. Просто так. Он отошел чуть назад, выбрал ракурс получше щелкнул еще раз. Пошел дальше. Совершенно спокойный, как всегда. Молча.
Теперь эта фотография на обложке его книги «Война. Хроника пяти дней»
Ровно десять лет назад. Без недели десять лет. 08.08.08.
Я все еще живой. А у Орхана остался сын Мансур.
Вот карточка:
4483 4300 1356 1730
ВТБ, Ирина.
