Просто Олег Сенцов

Олег Сенцов приехал в Вильнюс в преддверии Форума свободной России. У нас получилось встретиться лишь непосредственно перед мероприятием, а уже через несколько часов он должен был улетать из Литвы. Наша беседа началась на заднем сиденье автобуса по пути из гостиницы.

— Олег, почему вы решили приехать на Форум?

— Я решил лично познакомиться с людьми, которые пытаются противостоять путинскому режиму. Наша общая проблема, как украинцев, так и россиян — это именно Путин. Так что любой человек, выступающий за его устранение и считающий Крым украинским, — мой союзник. Интересно пообщаться с людьми, которые тоже сюда приехали.

— В ваших интервью я несколько раз встречала, что вы называете Путина своим личным врагом.

— Может, он и не считает меня своим личным врагом. Но он напал на мою страну, убил тысячи моих сограждан. Не он напал, но именно он виновен в этом. Я ни с кем не воюю. Может, со мной воевать начинают, но мне остальные не интересны. Путин — мой персональный и единственный враг.

— А под Путиным вы подразумеваете конкретного человека или некий коллективный образ, режим?

— Больше персонального человека. Конечно, он олицетворение системы. Есть и все остальные, но все остальные сбегут, когда Путин уйдет. Другой человек, пришедший на его место, систему возглавить не сможет. Все на его личности держится, получается такой культ, фашизм практически. Когда он уйдет, ни у кого не получится возглавить систему вместо него.

— В одном из интервью вы отметили, что ради освобождения политзаключенных вы были бы готовы пожать Путину руку…

— Это не сложно.

— Как вам кажется, на что можно пойти ради спасения людей?

— Я это как пример привел. Я готов переступить через личные амбиции, через некое личное даже неуважение, какие-то личные моменты, чтобы один человек был отпущен. Я очень хорошо знаю, что это такое. Люди, которые находятся там, считают, что нельзя идти на какие-то политические уступки ради освобождения. Это такая личностная история. Поэтому на личные уступки я готов, а на политические, которые навредят Украине, — нет.

— Мне показалось, что вы не любите говорить о том, как вы сидели в тюрьме. С чем это связано?

— Нет, не с тем, что это какая-то внутренняя травма. Ко мне очень много внимания. В то же время я не один. Тот же Карпюк и Клых пережили намного больше. Вот об этом надо говорить, а говорят про меня. Что, я такой особенный, что ли?

— А как вам кажется, почему именно к вам столько внимания?

— Я не знаю.

— Когда мы, журналисты, писали о вас новости, мы говорили «украинский режиссер Олег Сенцов». А как бы вы себя охарактеризовали?

— Просто Олег Сенцов. Кино — это большая, важная часть моей жизни, но не вся. Поэтому — просто Олег Сенцов. Я очень рад, что сейчас не требуют каких-то дополнительных подписей.

— Политиком вы себя не считаете?

— Нет.

— Насколько вам вообще интересна политика?

— Я занимаюсь ею, общественно-гражданской деятельностью. Общественной политикой можно назвать. Я никаких действующих политических партий не поддерживаю, от всех держусь удаленно. Выступаю как гражданин.

— Почему вы выбрали такое отдаление?

— Почему я должен с ними сближаться? Это для меня наиболее естественный выбор. Я не вижу там никого, кто был бы мне близок. Мне не нравится политика — я не занимаюсь политикой.

— Вы рассказывали, что хотите создать организацию, которая будет заниматься и культурой, и правозащитной деятельностью. Что это будет за организация?

— Насколько она будет большая, масштабная, хорошая, я пока не знаю. То, что я делаю, я делаю хорошо. Нужно какое-то время на подготовку. Может, она появится через полгода всего лишь. Нужно сделать, чтобы все стояло крепко и хорошо.

— Как вы пришли в кино?

— Я с детства любил кино. Я его всегда любил, но никогда не хотел стать режиссером. Я в семнадцать лет решил заниматься экономикой, мне было интересно. Потом мне стало интересно творческое, а не только бизнес-направление. Я не стал крупным бизнесменом, но делал то, что мне интересно. Занимался киберспортом, тогда он особо денег не приносил. Это сейчас там миллионные контракты.

В определенный момент жизни интересы стали меняться. Я стал смотреть более серьезные фильмы: Тарковского, Кустурицу, Бонюэля, Антониони, Бергмана. Это было уже 27-28 лет, где-то так. Стали появляться свои идеи, бродили, бродили.

В 30 лет, на свой день рождения, я с друзьями сидел и понял, что это все, чем я хочу заниматься. Один бизнес-проект заканчиваю, а дальше хочу заниматься только кино. Я друзьям сказал, что буду снимать кино. Они сказали: «Пил, наверное? Протрезвеешь, пройдет». Но я был не пьяный, мне не надо было трезветь. Это все осталось со мной. Я стал думать, как воплотить это.

Я ездил поступать в Москву на Высшие курсы режиссеров. Там обучение два года, платное. Второе по престижности после ВГИКа. Это для тех, у кого уже есть вышка. Поступал в мастерскую Фокина и Сурикова, у меня был час собеседования. Посмотрели на меня. А у меня был такой характер проблемный. Я привык командовать. Подчиняться — это не мое и никогда не было. Тут нужно было как-то лавировать, а я этого не умею и никогда не умел. Мне сказали: «Молодой человек, езжай в свой Симферополь».

Я приехал, два года занимался самообучением, потом начал как-то снимать. Короткометражки плохие, потом уже снял «Гамер». Он немножко выстрелил. Потом уже должен был снимать второе кино, уже большое. Там бюджет был миллион долларов, но я сел в тюрьму, посидел, вышел. Сейчас буду снимать.

— Вы имеете в виду «Носорога»? Будете его возобновлять?

— Да, но возобновлять его нельзя. Есть только сценарий, нужно начинать все с нуля. Вся подготовка проходила в Крыму: все локации, кастинг. Все нужно делать заново, но это не проблема. Сейчас многие вещи в моей жизни делаются намного легче, чем это происходило раньше.

— Появились какие-то возможности?

— Да, бонусы появились. (Смеется.)

— А еще какие-то идеи проектов у вас есть?

— Помимо «Носорога» был еще другой фильм — «Кай». Потом, пока был в тюрьме, написал еще сценарии. Так что есть планы снять пять фильмов за пять лет. Как советская пятилетка. (Смеется.)

— В какой мере эти сценарии связаны с пережитым вами опытом?

— В какой-то мере на моем опыте, но они не связаны с тюрьмой, политикой. Политика — это одно, а мое внутреннее видение кино — оно другое.

Тут наша беседа на время прервалась — автобус добрался до бизнес-центра. Там появление Олега, о котором все, в общем-то, знали, вызвало ажиотаж. В его сторону вначале кинулись чувачки с камерами с федеральных каналов, а уже в месте проведения Форума его пытались у меня «похитить» участники мероприятия. Сенцова буквально разрывали на части, просили сфотографироваться, оставляли свои контакты, выражали восхищение. «Мне надо с Лизой пообщаться», — говорил Олег и возвращался к нашему интервью.

— Вы часто говорите о европейском пути развития. Что вы под этим понимаете?

— Ну, вы были в Европе?

— Да, но Европа — она разная. Они сами обсуждают, какой путь развития является верным.

— Да, да. Но только там другой уровень проблем. Нам бы до этого уровня проблем. В целом другое отношение к человеку, другой уровень работы государственных органов.

— Еще одна из тем, которой вы сейчас занимаетесь, — возвращение в Украину узников Кремля. На какой стадии этот процесс находится?

— Сейчас, по нашим данным, 87 человек находятся в российских тюрьмах. По спискам СБУ, 227 человек находятся в руках у сепаратистов. Возможно, и больше, поскольку доступа туда нет. Оценки разнятся, но 227 точно есть. Их имена, фамилии есть. Я называю их на всех мероприятиях, какие есть, я пытаюсь достучаться, договориться.

— Кого из заключенных вы могли бы выделить?

— Правозащитники ведут различные дискурсы: одни говорят, давайте выделять, другие говорят не выделять. Я считаю, говорить нужно про всех. Не должно быть такого, как в ситуации со мной или с Надей Савченко было. Это неправильно.

— А с Надеждой Савченко у вас получилось пообщаться?

— Немного пообщались, да. Я к ней спокойно отношусь. Она такой человек. Ее тоже волна вынесла, как и меня. Повела себя, может, не очень правильно, вот, получила за это. Она все прекрасно понимает. Работает сейчас на телевидении, у Медведчука, отчего тоже возникают вопросы. А я говорю, я ни с кем не воюю, кроме Владимира Владимировича незабвенного. (Смеется.)

— Как вам акции, которые проводили в вашу поддержку в России?

— Это, конечно, очень смело. Я рад был. Находясь в тюрьме, я был больше в российском информационном пространстве. Газеты читал, телик смотрел. Там, понятное дело, про это не говорили, но письма писали. Большинство писем шли из России. Я старался следить за информацией в Украине, а российская меня сама находила.

Я считаю, что очень смелые люди выходили меня поддерживать. Я им очень благодарен. Одно дело — поддерживать меня в Украине, совсем другое дело — в России. Тот же Костя Котов. Мы с ним лично не знакомы, но я знаю, что мои действия его вдохновили, из-за меня он оказался в тюрьме. Я чувствую ответственность за него персонально. Я человека вдохновил, а он из-за этого вдохновения сел сейчас в тюрьму. Он молодец, держится крепко. Я не знаю, получится ли его достать, получится ли выковырять. Надеюсь, получится.

— А как вам акция Павленского, которая была вам посвящена?

— У нас был один адвокат — Дима Динзе. Он мне рассказывал про это. Он акционист, окей, делал это в поддержку меня, показать систему, что за одни действия кому-то дают двадцать лет, а второму штраф, а действия на самом деле идентичны. Все зависит от строчки, с какой целью совершен поступок. У нас была цель — оказание давления на органы власти с целью выхода Крыма из состава РФ — это терроризм, а у него просто хулиганство.

— Получалось пересечься с кем-то из людей, которые вас поддерживали?

— Я постоянно с ними пересекаюсь, просто я многих не знаю. Люди часто очень стеснительные, скромные, они об этом не говорят. Может, человек пройдет мимо меня, я не обращу внимания. Я не знал, а он пять лет ходил с такими плакатами. Я чувствую себя немножко неудобно, некомфортно, потому что я этих людей не знаю, а они про себя не говорят.

— В одном из интервью вы говорили, что раньше были более агрессивным, жестким…

— Ну, не то чтобы жестким, чуть пожестче. Тюрьма меня сделала немножко более терпимым. Человек работает, чтобы стать лучше. С детства, лет с шестнадцати я над собой работаю. Что мне в себе не нравится, я в себе исправляю. Вещи, которые я хотел бы себе привить, я стараюсь привить. Вот и все. Когда человек говорит, что он такой классный и суперкрутой, то такой человек практически прекращает развиваться.