Это про то, чем провинились перед властями предержащими те, кого они так жестко преследуют сейчас, когда все, казалось бы, под их полным контролем. И почему они запрещают то, что запрещают, чего боятся?
Понятное дело, СООБЩЕНИЕ (МАТЕРИАЛ) СОЗДАНО И (ИЛИ) РАСПРОСТРАНЕНО ИНОСТРАННЫМ СРЕДСТВОМ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА, И (ИЛИ) РОССИЙСКИМ ЮРИДИЧЕСКИМ ЛИЦОМ, ВЫПОЛНЯЮЩИМ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА.
В моем общественном статусе произошли серьезные изменения. Раньше я был только иноагентом, а теперь еще и уголовник — подозреваемый по уголовному делу о правонарушении, совершенном несколько лет назад и по общественной опасности находящемся где-то рядом с неправильной парковкой. Следствие не закончено, но ясно, что открываются поистине блистательные перспективы.
Это новая для меня ситуация. Я всегда и не без успеха старался вести себя так, чтобы моя жизнь зависела, прежде всего, от меня самого, а уже потом – от воли других людей или от не поддающихся контролю обстоятельств. Теперь это не так.
ОНИ могут сделать все, что угодно. Могут дело, закрыть. Могут и не закрывать, таская на допросы, выбрав меру пресечения, какую захотят. А могут «вспомнить», что я, оказывается, еще и на армию клеветал или шпионажем занимался в пользу Буркина-Фасо.
Пытаюсь понять, чем я им мешаю? Давно ясно, что в борьбе с теми, кто стремится расстроить их планы, их не останавливает ни право, ни мораль, ни даже ими же написанные законы. На войне, как на войне, говорят они своим противникам, если враг, не сдается, его уничтожают.
Но я с 2007 года не участвую в выборах, с 2011 не состою ни в какой партии. Я не организовывал манифестаций и протестов, лишь сам принимал в них участие наряду с десятками тысяч других людей. Да, есть грех, выходил в начале марта на пикет с плакатом «Нет войне, Путина в отставку», но это был одиночный пикет, крик отчаяния. А еще, надо признать, много чего говорил, но никого ни к чему не призывал.
Но я, конечно, виновен и всерьез – не отрицаю и не прошу снисхождения. Моя вина огромна – я не люблю их! И цинично этого не скрываю, даже пытаюсь эту свою нелюбовь обосновывать, объяснить. Я говорил и говорю, что считаю их курс гибельным для страны, разрушительным, аморальным, отбрасывающим нас куда-то в раннее средневековье и обрекающим Россию и наш народ на нищету, бесправие и отсталость. С 2012 годя я многократно заявлял, в том числе в прямых обращениях к Путину, что его пребывание на посту президента страны – трагедия для России, что пока он у власти, не будет у нас ничего хорошего. За последние десять лет я, как и многие, лишь укрепился в этой точке зрения.
И это все более, чем серьезные проступки. Ведь, они, буквально как Министерство Любви у Орвелла, давно уже заняты контролем не действий – этого они, в общем, достигли, а именно слов и мыслей. Они запрещают Слово, Разум и Чувства.
За слово, свобода которого гарантирована Конституцией – но это, конечно, граничащая с преступлением бестактность, напоминать про Конституцию, как и про заповедь «Не убий!» — люди садятся в тюрьму. Горинов, например, никак не мешал проведению того, что велено называть специальной военной операцией, он лишь назвал ее несколько иначе – семь лет.
Они запрещают разум. Нормальный человек умеет складывать два и два, запоминает то, что говорилось вчера и способен сравнить это с тем, что говорится сегодня. Но от него требуют отказаться от этих навыков и верить, что все идет по плану.
Они запрещают чувства. Люди не были бы людьми, если бы не испытывали сочувствия к страданиям себе подобных. Важно, что эти чувства добровольны, исходят свободно и независимо от каждого конкретного человека. Но наши власти сначала определили список тех, по кому следует скорбеть, а кто не скорбит, тот пятая колонна – например, по Моторолле, Захарченко и по другим героям Донбасса, погибавшим по странному стечению обстоятельств вдали от передовой. А теперь и вовсе — неправильное сострадание может, по-моему, привести на скамью подсудимых, если оно, допустим, будет касаться украинских детей. Во-первых, об их страданиях не говорит Министерство обороны РФ, а значит этих страданий не было (см. дело Горинова), а во-вторых, если и были «сопутствующие жертвы», как стали выражаться их пропагандисты, сопереживать следует детям Донбасса и именно и только им. Власти пытаются лишить подданных нормальных человеческих чувств – Достоевский с его слезинкой ребенка в гробу переворачивается!
И вся борьба государственного аппарата с гражданами идет не на поле предотвращения нежелательного поведения, а на поле чувств. Люби и не люби, кого велено, восхищайся, чем положено, будь благодарен за то, что дают, а чего не дают, того и не желай. И верь, что режим вечен, что каждый, кто против, обречен, да туда ему и дорога – больной он или враг. Полагаю, что аресты и преследования активистов – это не только сигнал другим активистам и месть им самим, но и стремление посеять в широком круге людей отчаяние, чувство безнадежности, заставить их смириться и опустить руки.
Вот на это-то поддаваться и нельзя. Надежду сохранять необходимо, иначе, точно, ничего не получится!
Этот текст в четверг 21 июля опубликовала «Новая газета. Европа».
Леонид Гозман
