В середине декабря 2005 года я позвонил Владимиру Шевченко и попросил его организовать встречу с Борисом Ельциным. Владимир Николаевич работал руководителем протокольной службы президента Б.Ельцина в 1991-1999 гг., а после ухода последнего в отставку продолжал руководить его протоколом, одновременно занимая пост советника действовавшего президента В.Путина.
Владимир Николаевич отозвался буквально на следующее утро, сообщив мне, что Борис Николаевич готов принять меня вечером того же дня. «Самое главное, – напутствовал меня заботливый руководитель протокола, – ни в коем случае не опаздывать. Ни на минуту! Борис Николаевич не терпит опозданий. Если опоздаете хоть на минуту, он может полностью отменить встречу».
Я подъехал к залитой огнями резиденции в синих сумерках раннего зимнего вечера. В комнатах с левой стороны вестибюля было немало людей, шум, веселье, мне показалось, что я заметил где-то там в глубине дома Наину Иосифовну и кого-то из дочерей. Но на встречу ко мне никто не вышел. Меня провели вправо – в довольно большой зал с парадным столом посередине и креслами вдоль стен. Там я находился буквально несколько минут, как ровно в пять часов в зал вошел Ельцин.
Я был наслышан об отмечавшимся многими особым свойством Ельцина «заполнять собой весь объем помещения» и тем самым психологически подавлять собеседника. Поэтому с интересом ожидал, окажет ли он подобное воздействие на меня. Психологического подавления не случилось (может быть, Ельцин в этот раз и не настраивался на это), но энергетическое воздействие от этого человека несомненно чувствовалось. На секунду показалось, будто с этой энергией он выглядит крупнее, чем его настоящие физические размеры. Многократно описанная «аура царя» давала о себе знать.
Ельцин чуть ли не ворвался в зал. Он был в прекрасной физической и, как почти сразу же я убедился, в отличной интеллектуальной форме. По сравнению с больным, одутловатым, грузным, тяжело, с одышкой, передвигавшимся человеком, запомнившимся всей стране по телекадрам 31 декабря 1999 г., когда он покидал Кремль, это было совсем другое явление. Ельцин был похудевшим, подтянутым, я бы даже сказал, спортивным. Широко шагая и не менее широко улыбаясь, он быстро подошел ко мне и пожал руку. Пожатие действительно было не больного и не слабого человека.
Мы обменялись присущими для такого момента краткими любезностями. Ельцинское лицо излучало спокойствие, уверенность и, как мне показалось, легкую симпатию.
— Чтобы не занимать наше время дипломатическим этикетом и всякими пустяками, позвольте перейти сразу же к делу, – сказал я. – Борис Николаевич, я приехал сюда, чтобы задать Вам только один вопрос. – Я выждал небольшую паузу, сообразив в последний момент, что все-таки надо хоть как-то психологически подготовить человека к предстоящему разговору. – Борис Николаевич, я хотел бы задать Вам только один вопрос: почему Вы выбрали Путина?
Лицо Ельцина вытянулось, добродушное выражение лица в мгновение слетело, глаза стали маленькими и жесткими и впились в меня в упор. Я ответил ему встречным взглядом не отводя глаз. Ельцин, похоже, пытался разобраться, что за собеседник оказался сейчас перед ним. До этого момента разговоров тет-а-тет у нас с ним не было. Естественно, он знал, что я работал советником Путина, именно так я и был представлен ему Владимиром Шевченко. Впившись в меня взглядом, Ельцин, очевидно, пытался понять, с кем именно он столкнулся, не является ли оказавшийся перед ним человек путинским лазутчиком, шпионом, провокатором.
Мы смотрели друг на друга в упор, не произнося ни слова, наверное, не меньше минуты. Его жесткие глаза продолжали буравить меня. Терять мне было нечего. Ельцин мог отказаться говорить, и тогда наша встреча завершилась бы, фактически не начавшись.
Наконец, его глаза немного смягчились, и он спросил, с ударением на «Вы»:
— А почему Вы меня об этом спрашиваете?
Я стал говорить о том, что произошло со страной под руководством его преемника, бывшего-нынешнего сотрудника КГБ-ФСБ. Но довольно скоро оборвал себя:
— Впрочем, что об этом говорить – Вы сами все прекрасно знаете. И даже кое-что об этом говорили публично. Почему же так получилось? Почему Вы выбрали именно его? Из госбезопасности?
Ельцин явно не ожидал такого разговора. Его лицо продолжало меняться, на нем появились следы плохо скрываемой боли.
Вначале медленно, осторожно, тщательно подбирая слова, все время следя за моей реакцией, затем все быстрее, свободнее и увереннее Ельцин начал говорить. Он говорил о том, что никогда не доверял органам. Что всегда их опасался. Что пытался их реформировать. Что ему не хватило сил. Что не всегда знал, что и как с ними надо делать.
После, наверное, получаса разговора он спросил меня:
— А знаете ли Вы, как они пытались арестовать меня в августе 1991 года?
— Утром 19-го в Архангельском? – спросил я. История о том, как группа «Альфа» под командованием генерала В.Карпухина выдвинулась к Архангельскому и лишь дожидалась приказа Крючкова на арест Ельцина, была хорошо известной.
— Нет, – ответил Ельцин. – Накануне, 18-го.
Естественно, я не знал.
Тогда он стал рассказывать.
18-го августа 1991 г. Ельцин возвращался из Казахстана в Москву.
Вылет его самолета из Алма-Аты несколько раз откладывался – из-за восточного гостеприимства Нурсултана Назарбаева, развлекавшего высокопоставленного гостя бешбармаком и выступлениями казахстанских артистов. Как выяснилось позже, эта задержка, возможно, спасла Ельцину и его спутникам жизнь, поскольку по плану ГКЧП, уже начавшего действовать в Москве, предполагалось сбить ельцинский самолет в воздухе. Возможно, из-за задержки рейса что-то пошло не так, и в действие был запущен резервный вариант.
Примерно за час до приземления в Москве на ельцинский самолет передали, что во Внуково их ждет засада – группа захвата КГБ. Поразмыслив немного, Ельцин попросил пилота связаться с командиром военного аэродрома в Чкаловском – незадолго до этого Ельцин был у него в гостях, и между ними сложились человеческие отношения. К счастью, командир был на месте, он подтвердил, что сможет принять самолет Ельцина.
Посадка в Чкаловском прошла успешно. КГБ в Чкаловском не было. Воскресным вечером 18 августа военный городок был совершенно пустым, к прилету Ельцина в нем никто не готовился, поэтому российской делегации пришлось ждать, пока к ним доберутся машины, ожидавшие их поначалу во Внуково.
Поздно вечером Ельцин добрался до Архангельского. Чтобы быть разбуженным рано утром следующего дня, 19 августа 1991 г., сообщением о путче ГКЧП.
(Готовя этот материал, я решил проверить, как этот эпизод отражен в книге «Записки президента», написанной, как и другие ельцинские «мемуары», В.Юмашевым. Предчувствие не обмануло меня – в тексте «Записок» нет ни слова про эту историю. Вместо нее есть лишь фальшивая фраза: «На Внуковский аэродом мы приземлялись затемно».
Со своей стороны не могу себе представить, что историю про готовившийся захват Ельцина группой спецназа КГБ во Внуково и вынужденный маневр ельцинского самолета с посадкой в Чкаловском Ельцин рассказывал только мне, не поведав ее Юмашеву и членам своей семьи).
После короткой паузы без всякой инициативы с моей стороны, но по сути отвечая на уже заданный мной вопрос, Ельцин вдруг сказал:
— Я хотел другого преемника.
На мой вопросительный взгляд: – Кого? – он начал описывать своего идеального кандидата – умный, организованный, эффективный, жесткий, в меру циничный, понимает куда вести страну, надежный и т.д. Чем больше он говорил, тем яснее становилось, что под описываемые характеристики подходит только один человек.
– Чубайс, – одними губами, стараясь, чтобы звук не зафиксировала записывающая аппартура, по определению находившаяся в зале, проговорил я.
Глядя на меня в упор и не меняя выражения лица, Ельцин твердо добавил:
— Но неизбираемый.
У меня были некоторые соображения по поводу этой кандидатуры, но делиться ими с Борисом Николаевичем в этот момент было совершенно бессмысленно.
Выждав еще мгновение, Ельцин сказал, что ошибку все же можно исправить с помощью кандидатуры, какая у него есть для президентских выборов 2008 года. Я вновь вопросительно посмотрел на него. Ельцин стал описывать своего будущего кандидата. После нескольких оценочных характеристик не оставалось никакого сомнения, что это Михаил Касьянов.
К Ельцину пришло воодушевление, он стал энергично говорить, что несмотря ни на что его нового кандидата поддержат и люди, и СМИ, и бизнес, что кандидат будет приемлем и для внешнего мира, его изберут, и тогда, совсем скоро, движение по его, ельцинскому пути, будет возобновлено. Мне не хотелось огорчать Бориса Николаевича, который либо делал вид, что не понимает, какой к этому времени уже стала политическая ситуация в стране, либо на самом деле этого не понимал.
Завершался час, отведенный на нашу встречу.
Ельцин поднялся, на его лицо вернулась с трудом контролируемая гримаса боли, но в голосе тем не менее звучала какая-то особая теплота:
— Вы разбередили мне сердце. И так не нахожу себе места. Теперь Вы снова лишили меня сна.
Мы пошли из зала.
Рядом со мной шел совсем другой человек – по сравнению с тем, каким я его увидел за час до того, – уже не излучавший энергии, немного сгорбленный, полузадумчиво полупогруженный в свои мысли.
С серьезным лицом пожав мне руку, он пошел в комнаты резиденции, находившиеся с левой стороны, откуда лился яркий свет и доносился шум беззаботного веселья.
